Пауль Куусберг - Одна ночь

И сидевшая в кабине Мария Тихник радовалась счастливому случаю. Она, правда, не отставала от других, но и шли-то они пока недолго, часа два или чуть больше, вряд ли и десять километров прошли. А что скажут ноги, если придется им ковылять до вечера? И что скажут через неделю, когда понадобится каждый день вышагивать по двадцать пять километров? Если бы речь шла об одном дне - выдержала бы сорок и пятьдесят верст, но провести в дороге две-три недели - совсем другое дело. Хорошо, что Яннус уговорил не мчать сломя голову, может, подумал о ней и о Дагмар. Хотя у Дагмар горе, она, видно, в силах идти с мужчинами, свежий воздух и ходьба, кажется, неплохо действуют на нее. Беда, конечно, пригнула Дагмар, но сейчас она вроде бы отходит. Машина свалилась им как благословение с небес, может, и дальше попадутся хорошие шоферы.

- Эстонцы? - спросил у нее водитель.

- Эстонцы, - ответила Мария Тихник. Она ходила в царское время в школу и с обиходной речью вполне справлялась.

- Коммунисты?

- Коммунисты. - Мария Тихник никогда не скрывала, что она коммунистка, даже перед буржуазным судом. С начала и до конца отрицала все, что вменяли ей в вину на следствии и в военном трибунале, но принадлежность к коммунистической партии подтверждала с гордостью.

Шофер широко улыбнулся и продолжал допытываться:

- А немцев эстонцы ждали?

Мария Тихник как бы вспыхнула внутренне,

- Если бы ждали, разве скитались бы сейчас тут, - ответила она, старательно подбирая слова.

- Коммунисты, ясное дело, не ждали, а другие? Народ?

- Коммунисты - это часть народа, - спокойно сказала Мэрия. - Но и другие не скажу, чтобы кидались В объятия.

- В девятнадцатом году эстонцы вместе с Юденичем были под Красной Горкой, потому и спрашиваю, - объяснил шофер.

- И теперь в Эстонии найдутся те, кто готов на запятках у гитлеровцев войти в Ленинград. Но таких немного.

- Ни Гитлер, ни ваши разные в Ленинград не войдут, - заявил шофер и стал сворачивать самокрутку. Делал он это с непостижимым проворством, рука, что держала руль, удерживала в пальцах и клочок газеты, другой рукой шофер насыпал из кисета махорку, сунул кисет в карман и мигом свернул освободившимися пальцами цигарку. Мария Тихник была так поражена ловкостью шофера, что забыла даже, о чем хотела сказать. А собиралась она уточнить ей показалось, будто шофер всех эстонцев под одну белую гребенку стрижет.

Закурив, шофер продолжал:

- Говорят, вы хорошо жили, - то ли утверждая, то ли спрашивая, произнес он.

- В Ленинграде всего хватало, - заметила Мария.

Шофер несколько раз кивнул, 414

- У нас жизнь пошла на лад. Но у вас, говорят, было еще лучше.

- Тот, у кого до сорокового года были деньги, мог купить все, что хотел, но у кого их не было, тому оставалось... - Мария не знала, как сказать по-русски "сосать лапу" или "подтянуть живот", и поэтому закончила: - А у кого денег не было, тог и купить себе ничего не мог. -Ей было обидно, что она не смогла сказать так, как думала по-эстонски.

Шофер оказался разговорчивым.

- И эстонцы, и финны, и ижорцы, и карелы - все одной породы. Угро-финны.

Мария Тихник не поняла до конца, что он этим хотел сказать. На всякий случай произнесла:

- Что угро-финны, это конечно, но языка друг Друга не понимают.

Шофер расхохотался, свободной рукой обнял Марию за плечо, как бы привлекая к себе, и проговорил сквозь смех:

- Ох, мамаша ты, мамаша! Фамильярность шофера Марии не понравилась. Наверху в кузове Альберт Койт снова спросил у

Дагмар:

- Вам не холодно?

- Вы скорее меня замерзнете, - ответила она. - Моя собачья или козья шуба такая теплая...

Юлиус Сярг уставился на Койта, который столь усердно опекал Дагмар. В мыслях он ругал себя за то, что сам не догадался подсадить ее в кузов.

Шофер довез их до Паша-Перевоза и высадил перед райкомом. Если, уж они коммунисты, то и позаботиться о них должен районный комитет.

Сюда явственно доносились пулеметные очереди.

Это было первое, на что все они обратили внимание.

Местечко само действовало успокаивающе. Было тихо. Куда тише, чем в Сясьстрое, где люди без конца сновали, метались, суетились. Хельмуту Валгепеа показалось, будто он из суматошного Таллина попал в усыпляющий поселок, где у коновязи перед магазином лошадки лениво хрупают сено, а возле лавки неторопливо беседуют мужики, которые только раз в году встречаются здесь, в церкви или в пивнушке. Под высокими деревьями приземистые одноэтажные домишки, возле них - ни одной живой души.

Тат-тат-тат-тат-тат-тат...

Пулеметная очередь. Без резкого треска, приглушенная расстоянием, будто где-то за лесом стрекотала исполинская птица. Или мурлыкал от удовольствия ленивый кот, которому хозяйка только что налила молока.

- Слышишь? - многозначительно сказал Койту Юлнус Сярг.

- Пулемет, - отозвался Койт, который думал как раз о том, что на крыше семиэтажного дома Центрального совета профсоюзов пулеметные очереди слышались отчетливее. А немцы находились еще за озером Юле-мисте.

- Десять километров, не дальше, - снова многозначительно отметил Сярг. - А то и ближе. Надеюсь, помнишь кое-какие мои слова.

Ничего такого, что говорило бы о близости фронта, Койт не замечал. Ни солдат, ни военных машин, ни танков, ни пушек. Людей, конечно, видел, но в форме - никого. Только у одного болталась за спиной винтовка. Правда, всего разглядеть он не мог, с большака они свернули в сторону.

- Финны-вышли к Свири, - сказал Юлиус Сярг с такой уверенностью, будто ему об этом только что доложили. - О чем я все время твержу!

- Поглядеть - так тишина, - упрямо сказал Койт.

- Затишье перед бурей, - рубанул Сярг. На этот раз верх остался за ним.

Маркус успокаивал женщин:

- При ясной погоде звуки разносятся далеко. А тут еще ветер с севера.

Маркус, Валгепеа, боцман Адам и Юлиус Сярг наслышались вдоволь винтовочной и пулеметной пальбы, но Дагмар и Марии довелось слышать только те выстрелы, которые ветер приносил в Таллин и к рейду. Вблизи не приходилось. Впрочем, нет, на ледоколе "Суур Тылль" крупнокалиберный зенитный пулемет трещал у них прямо под носом.

Мария Тихник, собственно, и не слышала, что там говорил Маркус. Ноги одеревенели в машине, теперь к ним стал подбираться и холод. Она решила натянуть поверх чулок еще и носки. При ходьбе было ничего, ни пальцы, ни икры мороза не чувствовали, холод стал пробирать сейчас, особенно в коленях, они доставляли ей больше всего хлопот.

Дагмар снова чувствовала себя листком, который подхвачен ветром и отнесен от дерева. Ее не волновали ни далекие пулеметные очереди, ни то, что теперь будет с ними. Недавнее оживление ее развеялось.

Яннус и боцман Адам отправились на прием к здешнему начальству. Сперва побывали в длинном старом и невысоком доме. И тут же, выйдя из него, направились к другому - побольше, повыше и поновее, напоминавшему жилище деревенского попа. Шедшая от большака улица здесь кончалась.