Пауль Куусберг - Одна ночь

Когда начальство явилось на работу, Яннус, боцман Адам и Тихник отправились на прием. Председатель их не принял, сославшись на неотложные задания. Секретарь райисполкома, в компетенцию которого входило заботиться о таких, как они, людях, направил на эвакопункт, там, мол, наверняка все уладят.

Яннус и боцман Адам вернулись из эвакопункта мрачными. Ничего, кроме талонов в столовую, которые надо было еще выкупить, им не предложили. Ночлегом обеспечить тоже не могли; сказали, что все помещения для эвакуированных забиты и чем скорее они отправятся дальше, тем будет лучше для них самих. А с транспортом и того хуже, в распоряжении эвакопункта попросту никаких машин. В Паша-Перевозе могли, мол, себе кое-что позволить, они в стороне от главной эвакуационной магистрали, а тут разве справишься с людской прорвой, которая хлынула через их район.

Заведующую эвакопунктом, высокую, сухопарую женщину с красными от недосыпания глазами, ни Яннус, ни боцман Адам не винили. Просто они еще яснее осознали предстоящие трудности. Это и удручало. Все же Яннус и Адам обещали после завтрака сходить в райком партии, хотя и не верили, что из этого будет особый толк.

Никто и подумать не мог, что их ждет возле столовой. Они представляли ее себе чем-то вроде столовки истребительного батальона в Паша-Перевозе, где раздатчица, улыбаясь, подавала из продолговатого окна дымящийся гуляш. А тут вокруг невысокого узкого здания кишмя кишели люди; подойдя ближе, они увидели колоссальную очередь. Дагмар и Койт хотели сразу повернуть назад, но боцман уговорил остаться. Кто знает, что их ждет завтра; если они ничего не добудут, то сала и шоколада, которыми запаслись в Перевозе, хватит всего на несколько дней. Как уже говорилось, сперва они все встали в очередь, а спустя час догадались сменяться. Яннус с Адамом решили попытать счастья в райкоме. Мария Тихник с ними не пошла, сказала, что ей никаких привилегий не нужно, да и невезучая она, Яннус и Адам ни к кому из секретарей не попали, зато снова угодили на председателя райисполкома, который, позевывая, дожидался начала какого-то совещания. Долгого разговора не получилось, добро хоть, что разрешили и предстоящую ночь провести в приемной исполкома, председатель обещал уладить этот вопрос.

Валгепеа стал подбивать Юлиуса Сярга, чтобы тот воззвал к совести здешних коллег, - мол, у всемогущих блюстителей порядка наверняка есть какой-нибудь транспорт. Сярг ответил, что в милиции считаются только с документами, а у него, кроме эвакуационной справки, ничего нет. Этого мало. Да и возможности районной милиции ограниченны. Если бы он был в форме и имел при себе удостоверение, тогда стоило, попробовать.

- Ну вот, бумага - и сильнее человека, - подначил Валгепеа лишь затем, чтобы скоротать время.

- А бумага и должна быть сильнее. Человека любой сопляк сотворит, а документ может выдать только ответственное лицо, у которого в руках бланк и печать. Запомни это до скончания века.

Валгепеа признательно свистнул, он не ожидал от Юлиуса такого остроумного ответа.

- Власть должна опираться на людей, а не на бумагу, - больше по инерции продолжал Хельмут.

- А первоосновой власти и является печать с бланком.

- Да, с точки зрения милиционера это чертовски здорово сказано, пробормотал Валгепеа.

- После войны я больше в милицию не пойду, -_ неожиданно заявил Юлиус Сярг.

- Это почему же?

Валгепеа и в самом деле был удивлен.

- Работы слишком много. Нет тебе покоя ни днем ни ночью. Все время на ногах. Тут крадут, там жульничают, где-то подделывают документы. Обман на обмане.

- Я давно приметил, что ты смотришь на мир сквозь темные очки.

- Я смотрю на него открытыми глазами.

- Мир такой, каким его хотят видеть.

Так они спорили, острили, - убивали время. По обыкновению, Юлиус Сярг дошел до анекдотов. На этот раз он рассказал про Гитлера.

- Значит, так: мазилка Шикльгрубер не был еще ни канцлером и вообще никем, нацисты только рвались к власти. У Шикльгрубера - Гитлера имелся дом, и квартировал там еврей. Засорился у него однажды унитаз. Он, понятно, к Гитлеру: дескать, господин хозяин, требуется ремонт. Гитлер и в ус не дует, ясное дело почему, в беде-то ведь еврей. А того уже совсем беда одолела, он снова к Гитлеру, и опять ничего. Как-то еврей видит на улице, что некоторые встречные при виде Гитлера вскидывают руку - сперва вверх, а потом вперед. Гитлеру такая гимнастика вроде бы нравится. При первом же случае, увидев Гитлера, еврей тоже тянет вверх руку - у Гитлера рот даже до ушей растянулся. Рад, что и евреи стали его почитать, и велел прочистить в уборной у горемыки канализационную трубу. После этого любопытный и кичливый Гитлер спрашивает у еврея: с чего это он приветствует его по обычаю национал-социалистов, евреи этого вообще-то не делают. "А когда я вас так приветствовал?" - спрашивает удивленный еврей. "Позавчера, на улице", объясняет будущий фюреришка. Еврей в ответ: "Нет, господин хороший, я вас не приветствовал, я показывал рукой, какая уже куча выросла".

Валгепеа, смеясь, сказал, что эту историю он слышал и раньше, только вместо Гитлера там фигурировал мызник, вместо еврея батрак, а вот канализационной трубы и вскидывания рук не было. Сярг рассмеялся и хмыкал еще какое-то время.

Мария Тихник сидела в приемной райисполкома, прислонясь коленями к еще не раскалившейся печке, хотя топили ее с самого утра. Собственно, раскаленная печка и не хорошо, умеренное тепло для суставов лучше. Об этрм и врач говорил. Излишний жар может принести вред, суставы от него немеют. Мария сидела и думала о том, какие человеку на этом свете приходится терпеть беды, он бы должен быть куда выносливей. Чтобы ни жара, ни холод, ни сырость и ни сушь не влияли. И устали он мог бы не знать, и еды не столько требовать. Чтобы и пуля его не брала и бомба не разрывала. А перевелись бы войны, если бы орудия смерти не могли уничтожать людей?

И тут Мария увидела газету, которая лежала на столе. Раньше она ее не замечала, и другим газета не попалась на глаза, не то бы переходила уже из рук в руки. Мария поднялась и взяла со стола забытую там "Правду", отыскала очки в сумочке и, приткнувшись коленями к полутеплой печке, принялась читать. Чем она дольше читала, тем печальнее становилась. Немцы по-прежнему наступали, хотя и пришла зима. Мария надеялась, что холод и снега остановят фашистов. Если уж ничто другое не поможет. Тому, что немцы подойдут к Ленинграду и к Москве, Мария никогда бы не поверила. А теперь они уже там. Немалое войско потребуется, чтобы отбросить фашистскую орду. Много сил придется копить. Ей казалось добрым предзнаменованием, что столько людей уходят на восток. Значит, не ослабел в народе дух сопротивления, хотя фашисты и захватили огромные территории в европейской части Советского Союза. Не говоря уже о Прибалтике, под их сапогом Белоруссия и пол-Украины. И такие исконно русские города, как Новгород и Смоленск. Что бы сделали одни коммунисты, если бы народ опустил руки? Мужики ругают очередь, в которой не меньше тысячи ртов, - хуже, если бы там никого не было. В предыдущем месте у нее оттого и заныло сердце, что районный центр казался вымершим. Она не стала говорить об этом своим товарищам, не хотелось портить им настроение. Все радовались как малые дети и допытывались, отчего это она грустная, ей и пришлось соврать, что не дают покоя больные колени. Только напрасно она тревожилась, людской поток не иссяк, просто они отклонились в сторону от общего русла. Найди Мария Тихник в газете хотя бы одно сообщение, хоть одну строчку, которые говорили бы о приближении поворота, она бы чувствовала себя сегодня совсем хорошо. Несмотря даже на ломоту в костях, которая усиливалась. Только ниоткуда ничего подобного она вычитать не смогла. Писалось об ожесточенных боях отдельных частей и соединений, были фотографии героев, но это сообщалось и тогда, когда один за другим пали Брест, Каунас, Вильнюс, Минск и другие города, которые находились далеко и были ей неведомы.