Пауль Куусберг - Одна ночь

Двадцать первого июня я на площади Свободы не был и переворота не совершал. Утром в каменоломне у нас о том, какие начинаются великие события, и слыхом не слыхали. Но как только дошло до Ласнамяэ, я тут же лом бросил и помчался в город. Был членом профсоюза, а профсоюз братва наша почитала. Вообще укладчики мостовых, гончары и каменоломщики крепко были организованы. В Вышгород примчался вовремя, ребята из рабочего спортобщества как раз поднимали красный флаг на башне Длинного Германа. Двадцать первое июня было чертовски славным днем, только потом зачем-то самой главной датой определили двадцать первое июля. Неужто собрание, пусть даже очень большое, важнее действительного захвата власти? Хребет буржуям переломили двадцать первого июня, а двадцать первого июля состоялось, так сказать, юридическое оформление этого факта.

Что вы думаете по этому поводу, товарищ Пальм? Ладно, я и не жду ответа, просто спросил. Что же до меня, то я попал в энэс - Народную самозащиту; ору" жие у полиции отобрали, а за порядком следить требовалось. В энэс меня вовлек Бреннер, боксер рабочего спортклуба и участник гражданской войны в Испании, он меня знал: случалось и мне надевать боксерские перчатки. Из Народной самозащиты перешел в милицию, и снова меня позвали. Революция здорово захватила, с утра до ночи трубил не за страх, а за совесть. Выпивку бросил, революция чуть ли не трезвенника из меня сделала, такой был порыв. Словно другой человек народился, подумать даже странно.

А в один прекрасный день мне сказали: парень, ты годишься в партию, взвесь свое нутро и решай. Конечно, вступил, сделал это с радостью, считал себя насквозь советским. Не подумайте, что ради карьеры, хотя как знать, кто там в душу себе заглянет. Жена обзывала меня попутчиком, другой раз и сам так думаю о себе, тогда паршиво становится. Посмотришь в историю эстонской компартии, - между прочим, не понимаю, почему вы теперь пишете вместо enamlaseol - bolseviki*, - на моей памяти в Эстонии всегда говорили enanilased, - так вот заглянешь в историю партии, и грустно становится. Лауристин, Аллик, Веймер, Арбон, Ханзен, Куум, Абельс, Петрээ, Тельманы, Сассь Саат - хоть кого возьми, все лет по двадцать или около того занимались партийной деятельностью. Никто их попутчиком не назовет. А таких, как я, - пожалуйста. Даже подобных Варесу-Барбарусу деятелей. Людей вроде вашего супруга. Многих, большинство из тех, кто сейчас состоит в партии. Потом задумаешься: а смогли бы сто пятьдесят человек повернуть историю в обратную сторону? Ведь в подпольной эстонской компартии больше членов и не было. Я не говорю о тех, кто жил. в России, это значит в Советском Союзе. Нет, сто пятьдесят или двести большевиков не смогли бы свершить всего, какое бы там благоприятное международное положение ни было. Сто или двести подпольщиков были в состоянии сделать это, когда их легально поддерживали сотни и тысячи сторонников, простых людей. Я отношу себя к сторонникам. Единомышленник - может, это слишком оильно звучит, какой из меня политик или философ. Да и еторонник, пожалуй, многовато, я принадлежу к тем, в душе которых партия пробудила желание по-новому перестроить мир. А вот про вашего мужа вполне можно сказать - единомышленник, я слушал его выступления и читал его статьи... Сторонники, единомышленники и примкнувшие, они и были теми кто собрался тогда на площади Свободы, кто произносил речи, громогласно отвергал в Кадри-орге слова Пятса и занимал полицейские участки. Впереди несколько настоящих коммунистов или левых социалистов, сотни таких, как я, - позади. Вот так эти дела и сотворялись. А недавно, за неделю или две до начала войны, нас, агитаторов, инструктировали, как произносить по случаю годовщины советской власти проповедь, то есть речь держать, вы не обращайте внимания на мои словечки уличные замашки. Так вот о сторонниках и единомышленниках особо и не заикались, и ноупа-ло у меня тогда настроение. Хочешь не хочешь, а слова инструктора - деятеля довольно важного - и болтовня Маргариты, моей, значит, оставшейся в Таллине половины, в этом смысле прямо-таки сходились: получалось, что был я и есть попутчик. И то верно, двадцать первого июня успел в город к шапошному разбору... Паршиво стало. Если вам не хочется слушать, надоел, скажите - не обижусь.

* С восстановлением советской власти в Эстонии русское слово сбольшевик" вошло в лексикон эстонского языка, заменив прежнее обозначение.

Вы, товарищ Пальм, человек уважительный. Я бы с великим удовольствием называл вас Дагмар. Красивое имя. Прямо завидки берут, когда Яннус иногда зовет вас Даг, а вы его - Яном. Не обижайтесь, но у человека должен быть, кто-то, кочу он доверяется, не то начнет душа скрипеть и визжать почище заржавевшей дверной петли. Волки и те ходят стаей. Одинокий волк, говорят, страшный хищник, человек не смеет обращаться в зверя... Меня еще никогда не называли Юл, мальчишки на улице дразнили говноклювом или красноглазой плотвой, Маргарита вначале звала Юссем, через год после свадьбы - Сяргом, а Юлом - так никого и не надоумило. Юл - это пришло мне сейчас в голову. Извините меня, товарищ Пальм.

- Можете называть меня Дагмар.

- Спасибо, Дагмар.

Снегопад не кончался. Облаков видно не было, над головой одни разлапистые хлопья, которые чуть выше деревьев сливались в ровное серо-черное полотно.

- В сороковом году сотни и тысячи таких, как я, были охвачены пылом и рвением. Уж так нам хотелось создать рабочую республику. Такую, где бы слово трудового человека все значило и все решало. Но вскорости увидел, что тоже все это дело трудное. Чтобы один день ты в каменоломне вкалывал, а другой - государственными делами вершил. Не получалось. Образование не позволяло. С простым протоколом зашивался. Хорошо знаю, как потомственные чиновники и прочие бывшие Дельцы насмехались за глаза над новыми начальниками. У нас, в милиции, почти все прежнее ведомство разогнали, но в министерствах, то есть в народных, значит, комиссариатах, и прочих учреждениях старья этого оставалось еще полным-полно. Легко смеяться, когда промашки от незнания идут. Ведь комиссары национализированных фабрик и заводов по большей части были рабочими, сколько их там окончило среднюю школу, об университете и говорить нечего. Когда я сметал в кучу лошадиное дерьмо, хозяйский сыночек в это время учился в Вестхольмовской гимназии. Так уж было заведено. Смех смехом, но меня это не трогало. Хуже было другое - то, чего я навидался в бытность свою милиционером. Как образованные люди занимались обманом новой власти. На словах такие патриоты, не чета тебе самому, а за спиной - первостатейные комбинаторы. Скоро стало яснее ясного: нужно давать своим детям образование, иначе некому будет вести как положено дела в рабочем государстве. Не хочу сказать, что все служащие только тем и занимались, что шельмовали да палки в колеса вставляли, ничуть. Я больше так, с общих позиций... Чтобы управлять государством, кроме желания еще кругозор требуется, знания, образование. Да и фабриками и заводами тоже должны не слепые руководить.