Александр Каменецкий - Карта Родины

- Где ж ты делся, зараза... тока здесь был... куды ж я его...

Потом что-то придумал, разыскал под одним из верстаков мешок с одеждой привязанного, распутал, трясясь и ругаясь, тугой узел веревки, вытряхнул содержимое на пол.

- Щас... погодь... щас переоденем тебя.

Отделил от кучи тряпья пиджак, скупо улыбнулся:

- Во! Самое оно. Хоть польза будет. Залазий.

Мальчик неуверенно прошлепал босыми ногами к пиджаку и утонул в нем. Мужчина стянул с головы кепку и принялся протирать белобрысый ежик ребенка. Впервые за всю ночь лицо его прояснилось: сквозь кору слепой тоски засветилось теплое и даже нежное, непривычное для заскорузлых мышц, сведенных судорогой недосыпа и страха. Кое-как, наскоро просушив волосы, он взял мальчика на руки и бережно отнес в дальний угол, к мешкам. Усадил, укутал, нахлобучил ему кепку, сам плюхнулся рядом:

- Ну, рассказывай, боец.

- Чиво? - мальчик хлюпнул носом и прижался к теплому отцовскому боку.

- Как жисть молодая. Почему не спим. Почему тельник мокрый. Все давай, докладывай старшине как есть.

- Там бабахает, как на войне, - жалобно сказал мальчик, кутаясь в пиджак и дробно стуча зубами.

- А ты, значит, солдат, войны испугался, да? Струсил - и с поля боя дёру, - мужчина неловко потрепал его по пшенично-желтому ежику. - А в уставе как сказано? Как я тебя учил? Трус - последний человек. Повтори.

- Трус... последний... человек... - счастливо повторил мальчик, и на щеках его, сквозь синеву, начал проступать румянец. -Я не трус. Правда, папк?

- А кто? - мужчина требовательно сощурил глаз.

- Я мувык, - мальчик выпростал из пиджака тонкие ручонки и обхватил отцовский костистый торс.

Мужчина вздохнул, и гримаса подступающего плача смяла его лицо. Громко цыкнув, он прихлопнул быструю горячую слезу на щеке:

- Ну, тогда другое дело... Ты, сынок, эта... никогда не забывай, кто ты есть, понял? Мужик ты... русский человек... Батя твой всю жизнь работал... вкалывал честно... Копейки чужой не взял никогда... И ты тоже... смотри... Оно, знаешь, всякое бывает... как повернется... А ты все одно мужиком расти... Сильным будь... Гляди, чиво у нас есть с тобой.

Он запустил руку в тряпки и вытащил старое охотничье ружье с исцарапанным прикладом и двумя воронеными суровыми стволами. Любовно погладил кончиками пальцев прохладный гладкий металл, заглянул в прицел, усмехнулся:

- Во какая артиллерия.

- Ух ты-ы! - мальчик просиял. - Настоящая?

- Не, баба Маня из теста спекла, - он залихватски переломил ружье о колено, вынул заряды и опустил в карман штанов. - На, подержи, солдат.

Мальчик встал, волоча за собой по полу пиджак, с трудом ухватил тяжелое ружье, радостно прижал к груди:

- Пу-у... пу-у... ты-ды! ты-ды! ты-ды-ды!

- Э-ээ, не так, - осклабился мужчина и взвел курки. - Несерьезно. Палец сюда клади... ага... аккуратненько... бах! - раздался неожиданно громкий металлический щелчок - привязанный дернулся и открыл глаза. Тэ-э-экс... теперь давай прямо в бошку ему целься... из подствольничка... готов? Ба-бах! - воскликнул мужчина и рассмеялся вместе с мальчиком.

Привязанный часто моргал и тряс головой, мыча. Мальчик разглядывал его с тревожным любопытством.

- Папк, а кто этот дядька толстый? - наконец, спросил он.

- Кто, кто... - мужчина по-хозяйски взял ружье, загнал патроны в стволы и, наклонившись, сунул оружие под мешок. - Никто.

- А как его зовут?

- Никак не зовут. Теперь уже никак.

- А чиво он тут лежит?

- Дочивокаешься у меня! - ощерился мужчина. - До ремня дочивокаешься.

Мальчик примолк и запустил в нос палец, насупившись от обиды.

Снова, вспоров длинную бессмысленную паузу, зазвонил телефон. Мужчина выхватил из кармана трубку, коротко глянул на мальчика и быстрыми шагами, подпрыгивая, выскочил под дождь.

...Оставшись один, мальчик вдруг обнаружил, что успокоился и согрелся. Мастерская, воняющая мочой и табаком, с безымянным человеком, привязанным проволокой к железному столу, с невесть откуда взявшимся ружьем, спрятанным под пыльными мешками, казалась надежнее, роднее и уютнее собственной кровати, где остался спать глупый китайский медведь. Побродив между верстаками, погладив опасливо токарный станок - на пальцах осталась липкая серая пыль, - поковыряв сложные крепления синих и алых лыж, он остановился случайно у географической карты, напрягся и сморщил нос, пытаясь разгадать смысл загадочной картинки.

Обрызганный точками мушиного помета, прямоугольный лист бумаги был расчерчен прямыми и ломаными линиями, испещрен мелкими надписями и разноцветными пятнами. Самым большим - бледно-розовым - пятном была фигура, напоминавшая корову или свинью. Мальчик легко различил передние и задние ноги, задницу, хвост и маленькую головку, упиравшуюся в верхний обрез листа. Непонятное животное занимало слишком много места: оно навалилось и почти раздавило тяжелым, отвисшим брюхом кого-то песочно-желтого, выпяченной грудью выпихивало с листа кучу мелких разноцветных существ, сгрудившихся у самого края, а хвост поджало - размахивать им не выходило никак. Корова, поразмыслив, решил мальчик. Розовая коровка.

Присмотревшись, он увидел на ее теле четыре крупные, жирные буквы и прочел, запинаясь:

- Сы... Сы... Сы... Ры.

Странное слово, слабо похожее на сыр, не походило ни на что больше, и мальчик оставил его, занявшись другими словами.

- Мэ... о... сы... кэ... ва... Мэ-ос-ква... Москва! - удивился он, глядя на красный кружок, расположенный примерно там, где у коровы должно быть сердце, и обрадованно повторил: - Москва!

Чуть повыше стоял еще один кружок, поменьше, но букв было столько, что справиться с ними не удалось ни с первого, ни со второго, ни с пятого раза:

- Лэ... е... ени... ныг... нгы... ны-гра...

Мальчик махнул рукой:

- Пусть тебя дураки читают, - и принялся выискивать слова, которые давались певуче и легко: - Ту-ла... Ки-ев... Ри-га... Фо-рос... Баку... Ал-ма-А-та... Ма-га-дан... - Поднатужившись, сложил из букв: Фру-нэ-зе... Я-ро-сы-ла-выль... Вэ-ла-ди-вос-ток...- а затем, пыхтя и отдуваясь, с трудом ворочая во рту неподатливую кашу: - Дэ-ж-дыж-зэжес-каз-гас-ган... Джез-каз-ган! Джезказган!

Некоторые из этих слов, Москва, например, обозначали города - такие места, где живет много-много людей и стоят большие дома, - вроде Водолаги или Ново-Промысловска; другие могли обозначать что угодно: например, имена животных, или птиц, или таких вещей, которые вообще неизвестны людям. Больше всего мальчику понравилось слово Улан-Удэ он сразу представил себе крутую заледенелую гору, с которой можно бесконечно долго лететь верхом на уланудэ в облаке серебристой снежной пыли, позабыв обо всем на свете и визжа от восторга.

Прокашлявшись и растирая ладонью грудь, вернулся мужчина - мокрый, со слипшимися на лбу волосами и зажатой в зубах догорающей цигаркой. Недоуменно глянул на мальчика, подошел поближе. Мальчик обернулся: