Александр Каменецкий - Карта Родины

Так прошло несколько долгих минут: он стоял на четвереньках и шептал. Потом сел и взялся пересчитывать, тщательно сортируя кучки: десятки - к десяткам, двадцатки - к двадцаткам... Выходило ровно две тысячи. Мужчина подумал немного, затем разорвал газетный лист на куски и упаковал каждую кучку отдельно, чтобы рассовать их затем по углам. Справившись, выудил из бочки новый огурец, глотнул самогона, закусил, присвистнул и вдруг, ударив сапогом о землю, пустился в пляс.

Он двигался дико и страшно, как сломанная машина, кружась на месте волчком, выворачивая ноги и топая изо всех сил, будто пытался проломить пол; длинные костлявые руки его взлетали высоко за голову, натягивая кожу на выступающих ребрах, и обрушивались всем весом плоских долгопалых ладоней на бедра и голенища сапог. Он взбрыкивал и отчаянно шлепал, коряво подпрыгивая и ухая, взбрыкивал и шлепал, топал и бил. Грудь его покрылась горячим маслянистым потом; лицо взмокло и пылало жаром; скулы заострились; редкие пряди волос облепили покатый лоб, собравшийся гармошкой, а из провалившегося сухого рта, сквозь лошадиные желтые зубы, вырывался утробный хрип, складывавшийся в подобие песни:

Летчик высоко летает,

Много денег получает.

Вы-ы-ысоко-высоко-о!

Вместо водки - ма-ла-ко!

Он истово погрозив кулаком бочкам и банкам, и повторил:

- Вместо водки - ма-ла-ко!!

Измучившись, остановился, утер лицо и снова хлебнул самогона. Пламя свечи рвалось с фитиля, развеваясь, как маленькое красное знамя.

- Ульи, значит, куплю... чтоб пчелки... - проговорил он неожиданно потеплевшим голосом, словно бешеный танец избавил его, наконец, от кошмара. - И мед тоже... Пацан же сладкого не видит. И еще кролей. И кур. И подсвинка. А корову тоже хорошо... Малого в школу отправить это что? Ранец там... пенал... всю эту мутотень... книжки... Нормально. А то - в Крым махнем! Покупаемся там, по горам... Чтоб же ж жизнь была, а не это самое... Чтоб жизнь!!

Дождь кончился, и облака расступились, обнажив бездонное небо, на котором щедрой россыпью, гроздьями, пылали лучистые яркие звезды. Вздымаясь куполом необъятного храма, оно источало ровный, нерушимый и влажный покой, нисходивший теплыми, пронизывающими потоками, как благословение. Неподвижный воздух сгустился сочными ароматами казалось, луговые травы, разбившиеся спелые яблоки, старые деревья, мокрая земля растворяются, теряя очертания и превращаясь в легкий, душистый пар, приятно щекочущий ноздри и скрадывающий без следа любой звук. Промытый яростным звонким ливнем, мир замер, любуясь своей неожиданной чистотой и свежестью, на самом исходе августа и лета, словно обернулся вдруг на прощанье, входя под суровые своды скорой осени...

Ошеломленный неожиданной переменой, захлебнувшись пряностью запахов, сраженный воцарившимся вдруг покоем, мужчина сделал пару зыбких шагов и, не выдержав, повалился лицом в мокрую траву. Щедрая земля любовно приняла его твердое тело, пластаясь сытной плотью, как женщина, и хлынула вереница давно забытых чувств, сладко теребя сердце.

Зашуршал кусты, и послышался увесистый прыжок; кто-то жарко засопел над ухом, и вслед за тем огромный шершавый язык прошелся по щеке, захватив сразу пол-лица.

- Султанчик... псина моя родная... прибёг...

Огромный мохнатый пес, перепачканный грязью, навалился ему на грудь и пыхтел, заливая рот и ноздри текучей, резко пахнущей слюной.

- Обрадовался, да?.. Ну, хорош, хорош, отстань... Задавишь.

Умный зверь заурчал, сел послушно рядом и зашлепал хвостом по траве, пристально и грустно глядя на хозяина.

Мужчина открыл глаза и впервые за многие годы увидел небо бархатное, звездное и не по-человечески торжественное, как будто в невидимых горних мирах кто-то справлял праздник. Ему захотелось понять и сказать что-то очень важное, какую-то изначальную истину, касающуюся его самого и давно уже застрявшую в груди кривым железным осколком, мешая дышать и жить. Он сел, опершись на руки, и поднял лицо кверху:

- Я... вот... всю жизнь работал... всю жизнь... нефть качал... работал...

Слова не давались, ускользали, теряли смысл и распадались во рту на мелкие слоги, звучавшие стыдно и бессмысленно.

- Я работал... честно... нефть качал... чтобы все, значит... последнее здоровье отдал... чтобы все люди...

Осколок в груди зашевелился и кольнул сердце. Мысли роились и жужжали; голову переполнял сплошной непрерывный гул; в глазах плыло и двоилось.

- Я, значит, никогда... я, значит, никогда... а... эта... вот... когда человек работает... всю жизнь... тогда эта... чтоб только войны никогда не было... а кто ж знал, что так вот... эта... я ж никогда... никогда в жизни... и за что?.. и за что?..

Высокое небо внимало ему, впитывая каждое слово, и отвечало сердечным, проникновенным безмолвием. Мужчина встал, широко расставив ноги, и гордо повел худыми плечами:

- Я работал! - хрипло сказал он, задрав подбородок, и умолк, напряженно вглядываясь в звезды. Казалось, они слышат, понимают и подмигивают. - Честно. Всю жизнь. Чужой копейки никогда не взял. Работал. И буду! И буду!! - выкрикнул, надсаживаясь, в головокружительную лучистую высь.

Ответом был пронзительный визг телефона. От неожиданности пес метнулся в сторону, прижался к земле, вздыбил на загривке рыжую шерсть и глухо зарычал, ощерив клыки.

Несколько минут, которые показались ему бесконечными, мужчина слушал и бледнел. Затем разжал пальцы, и черная трубка камнем скользнула в траву.

- Как тикaть? - спросил он высокое небо чужим голосом. - Куда ж нам теперь тикaть, Ваня?..

...Высунув голову из-под пиджака, мальчик прищурился на свет: мастерская была сонной и покойной, как колыбель. Привязанный безмолвно, горой сдобного теста, лежал на столе и не шевелился. Мальчик встал, нашел шорты и кроссовки, натянул, огляделся.

- Соня-соня-пересоня, - сказал сам себе. - Солдат спит, а служба идет.

Он побродил немного взад-вперед, скучая, выглянул во двор, затем подошел к карте и медленно провел пальцем по отцовской борозде, соединявшей бисерный Ново-Промысловск и солидное Улан-Удэ. Покачал головой:

- Чух-чух, чух-чух... Целую неделю ехать, - почесал в затылке и вдруг придумал: - Сейчас поедем.

Неподатливая кнопка, запиравшая оттопыренный накладной карман джинсовых шорт, громко щелкнула, и на верстак посыпались со стуком: батарейка Energizer, пластинка жевательной резинки, ластик с МиккиМаусом, несколько сигаретных окурков, спички, значок с американским флагом и длинной иглой, пара мелких монет, сломанная блесна "на щуку", строительный патрон с красной головкой... Разровняв кучу по верстаку, мальчик вынул обгрызанный черный фломастер и крохотный пластмассовый автомобильчик из "Киндер-сюрприза". Покрутил пальцем колесики:

- Джип-широкий, щас поедем кататься. Хочешь кататься, джипчик?