Вячеслав Курицын - 7 проз

______________

* Указано К. Б. Поповой.

Малозаметная буфетная стойка, запутавшаяся в портьерах, венчалась бюстом фотографической красавицы, заведенно плескавшей в вычурные вагины модернистских бокалов красноватую жидкость. На подносе грудились трехкопеечного размера бутерброды с икрой. Наливали всем и сколько угодно раз, но несколько сдерживал любителей свирепый вид разместившегося на полу прямо под стойкой персонажа: босые грязные ноги, бритый череп, энергичные пятна краски на лице и, главное, кривая всамделишная сабля, кою персонаж шумно точил о большой брусок. Артемьев и мужичонка отошли со своими порциями в сторону, интеллигентно держа двумя пальчиками на отлете издевательские бутерброды.

- Столовое какое-то... Оборотов пятнадцать. Жилятся, суки, прокомментировал мужичонка первый глоток.

Парнишечку мы потеряли из виду сразу; довольно скоро толпа разлучила меня и с мужичонкой - я один бродил по залам, глазея на публику и прихлебывая преувеличенно крохотными глотками из фиолетовой вагины. Практически все держали в руках маленькие бокалы; и комнаты были таинственно полны суетой фиолетовых искр - я даже подумал, что эта картина - четкий калейдоскоп фиолетовых всполохов на фоне смазанного движения платьев и лиц молочного света, пчелиного гула тусовки - и есть главная цель мероприятия, собственно, и есть выставка, а все остальное - для отвода глаз, времени и помещения.

С первых секунд меня охватило некое неуютное ощущение, покалывание в спине, лишние ноты в гамме и гаме. Сперва я отнес это на счет традиционного пьяного чувства невыносимой беспросветности бытия (пустые глазницы онтоса, холодная тоска неизбежного бессмертия); потом - на счет обычного смущения чужака, не очень нужного компании, где все друг друга - как пять облупленных пальцев... Чуть позже, однако, тревога отстоялась (так глаза привыкают к темноте, нога к паркету, переводчик к стилю оригинала), и стало понятно, что за мной кто-то безостановочно и внимательно наблюдает. Кто-то или что-то. Перебрав, будто карточки в картотеке, кандидатуры на роль соглядатая: исполненный очей, утыканный ими, как зенитными установками, обод, на который намотана граница (ситуация косы и ленточки) воплощенного и невоплощенного; далее - некое обобщенное зрение туземной толпы, тусовки, удивительной прежде всего чудной дискретностью своей жизни: в часы, свободные от вернисажей, она как бы не существовала, так животное впадает в спячку, так прерывают свои книксены куколки со старинной механической безделушки, так киномеханик вырубает свою стрекоталку, так мертв поэт, свободный от домогательств мускулистого божества; далее - как в сети, как кур в ощип угодил в число подозреваемых свирепый персонаж с саблей, но тут же был отпущен с извинениями (извинения неохотные, сквозь зубы), так как Артемьев каким-то образом угадал несовместимость умения точить с умением наблюдать; угадал, ловко опустив мимо раскрытых клювов любителей пошлых каламбуров вариации, связанные с лясами, точностью, каплей и камнем - тем более что из-под плотно севшего сабляча и впрямь ничего не текло; наконец, неизбежно-дежурно мелькнуло банальное предположение, что это я сам на себя смотрю, стараясь как-то обособить свою драгоценную координату, свою осмысленную траекторию в плазменном бульоне вернисажа. И только после всего этого я дал себе незначительный труд подумать о простейшей логике сюжета рассказа и сразу понял, кто именно за мной наблюдает. Я как бы дополнительно, еще пуще вбурился в толпу, технично разбросал по сторонам несколько взглядов, надеясь быстро запеленговать знакомое лицо; водянисто скользнули одежды, у мужчин разнообразные, от смокингов до ватников, у женщин в основном одинаковые (как выразился один островитянин, наряды первокурсниц художественных училищ); еще раз закатился в поле зрения грустный мяч на колесиках; щелкнула зубами механическая буфетчица, мелькнул мужичонка, дремавший на сыроежке, прокатилось из комнаты в комнату то ли кем-то оброненное, то ли функционально нагруженное (что именно - автор, спеша черновик, впопыхах не записал, а потом так и не смог вспомнить: однако необходимость такой вот динамики - из комнаты в комнату, по паркету, наискосок - продолжала казаться насущной); и тут я увидел ее. Она стояла у стены, недалеко от выхода, рассеянно улыбаясь расплывчатому собеседнику, и смотрела прямо на меня. Я погреб через толпу, потоптав ноги паре-тройке дев, преисполненных как собственного, так и корпоративного достоинства... Она успела сменить одежду (простенькое кремовое платье уступило место шикарному брючному костюму темно-багровых тонов; на груди переливалась какая-то блестящая цацка), прическу (было: девчоночий хвостик, стало: барочное сооружение о трех уровнях), она, наконец, лет на пять повзрослела, чуть-чуть пополнела, над чертами лица поработал искусный грифельный карандаш, глаза стали насмешливее и глубже. В общем, это была бы совершенно другая женщина, если бы в планы автора и Артемьева входила подмена персонажа. Но нет, это все-таки была Анна. Я смущенно поздоровался.

- Я уже думала, ты не придешь, - улыбнулась Анна. - Не сможешь найти... Или не захочешь...

- Я... Знаешь, я думал, что не смогу найти... Я и не искал. Это, в общем, получилось случайно...

- Не совсем, - загадочно сказала Анна. - Ты все-таки додумался идти по пути, который привел сюда...

"Невелика додумка", - уточнил про себя Артемьев.

- Ты, конечно, умник - чуть меня не потерял... А может, и потерял, я, в общем, здесь не одна...

Расплывчатая фигура мужского пола, дымившаяся слева от Анны, энергично закивала верхушкой - подтверждала.

- Вряд ли он захочет меня отдать... О чем ты думал, дурачок?

Фигура закивала еще энергичнее.

- Мне было неудобно, - забормотал я. - Я боялся, что ты подумаешь... будто я навязываюсь...

Анна с коротким смешком протянула руку и дотронулась до моей щеки - как бы обозначив реальность ситуации.

- Дурак-дурачок... А может, это я навязываюсь? Я теперь не знаю, сможем ли мы исправить. Я попробую от него избавиться.

Фигура насупилась и засопела.

В этот момент произошло то, о чем потом долго толковал и перезванивался московский монпарнас. Поймали вора. Артемьев - с испугом, но и с некоторым фабульным удовлетворением - обнаружил, что в роли вора, конечно, выступил знакомый нам зеленый парнишечка. Неуклюжесть, с которой он засунул под мышку и пытался вынести из галереи мяч на колесиках, увеличила сомнения в правдивости легенды про успешное ограбление банка. Тусовка, притомившаяся жвачкой беседы и порханием от экспоната к экспонату, обрадовалась развлечению, облепила парнишечку и заголосила на все лады. Вырвалась из чьих-то рук и раскатилась по паркету стеклярусом фиолетовая звезда. Парнишечка испуганно выл, мелко крестился, но добычи не отпускал.