Рустам Гусейнов - Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе)

Свист полез в карман за третьей папиросой.

- Ну, я готов, - встряхнулся вдруг Алексей. - Гарантий, конечно, никаких не даю, кроме того, что все это между нами останется. Но как с отцом поговорить, я знаю. Мальков ваш, Матвеев, Вера Андреевна - все это ерунда, хотя до кучи сгодится. У меня-то на Баева кое-что поинтересней имеется. Так что шансы неплохие, Михал Михалыч... Ну, нечего уже раскуриваться. Давайте машину.

Глава 21. БРАТЬЯ

Дверь они закрыли. Света от настольной лампы хватало на половину гостиной. За окном была спокойная лунная ночь; стрелки стенных часов ползли к двенадцати.

Глеб лежал на диване, где обычно спал Игорь, укрытый одеялом и пледом поверх него. Игоря уложили на раскладушке в прихожей. Паша сидел в кресле между диваном и журнальным столиком. На столике стояли: букет тюльпанов в вазе, пузырьки с микстурами, початая бутылка коньяка и одна рюмка. Налив ее до краев, Паша отчетливо почувствовал, что за два этих выходных он устал так, как не устал бы и за две рабочие недели.

Глебу нездоровилось сегодня с утра, но слег он в постель только после обеда и этого неожиданного визита.

Часов около трех, когда они все вместе, и Игорь с ними, заканчивали обедать, у подъезда их послышался скрип тормозов, остановилась машина. Посмотрев в окно, Паша увидел черную "эмку". Но того, кто вышел из нее и зашел к ним в подъезд, он разглядеть не успел. Через полминуты раздался звонок в дверь. Надя пошла открывать. Выглянув в коридор вслед за ней, Паша увидел за дверью Алевтину Ивановну - супругу Баева - с большим букетом тюльпанов в руке, а за плечом у нее шофера Степана Ибрагимовича, нагруженного какими-то свертками.

- Надюша, Паша, здравствуйте, - шагнув в квартиру, расцеловалась она с Надей и вручила ей цветы. - У меня сегодня день ответных визитов. Поверите ли, просто катастрофа: утром сегодня провела ревизию - цветы ставить некуда - вянут, продуктов осталась просто гора - есть некому. Посидела, посмотрела я на это все и решила - так дело не пойдет. Николай, заноси, - кивнула она шоферу.

Тот зашел в прихожую и сложил на тумбочку три аккуратных свертка.

- Здесь ветчина, фрукты, торт. Ну, не пропадать же им, правда.

Надя растерянно всплеснула руками.

- Ах, господи. Спасибо, Алевтиночка, спасибо, конечно. Ты, проходи, пожалуйста. Мы тут чаю как раз собрались.

"Какой еще чай? - простонал про себя Паша. - Соображает она что-нибудь?"

Он стоял в широком дверном проеме, стараясь телом заслонить от нежданной гостьи сидевшего за столом Глеба. Но это было невозможно. Алевтина Ивановна уже заглянула в гостиную.

- Здравствуй, Игорь. Здравствуйте...

- А это родственник наш... Пашин, - пробормотала Надя.

- Очень приятно, - кивнула Алевтина Ивановна. - Спасибо за приглашение, Надюша. С удовольствием бы, но не могу. Если у всех рассиживаться буду, до ночи не кончу. В другой раз обязательно. Кушайте торт с чаем - на здоровье, а я дальше побежала. До свидания. До свидания, - кивнула она отдельно в гостиную.

- До свидания. Привет Степану Ибрагимовичу, - вслед ей бормотала Надя.

Когда дверь за визитерами закрылась, она беспокойно взглянула на Пашу. Он пожал плечами. Лучше бы, конечно, этого не случилось, хотя - мало ли что за родственник мог к ним приехать. Обсудить случившееся сразу они не могли. Игорю, разумеется, договорились ничего не рассказывать.

После чая Игорь ушел гулять, а Глеб прилег на диван. Вид у него был что-то уж совсем бледный. Надя поставила ему градусник. Градусник показал 38.

- Ты, как всегда, не понимаешь меня, - покачал головою Паша. - Ты, как всегда, хочешь убедить меня в том, что вера необходима человеку. А этого не нужно вовсе, потому что лучше тебя я знаю, как трудно человеку жить без веры; ничуть не хуже тебя сознаю, что в вере - единственная надежда, единственное утешение человека в этой нелепой жизни. Но ты вот что пойми лично для меня это ничего не меняет. Дело просто в том, что я считаю себя достаточно сильным человеком, чтобы суметь прожить эту жизнь без самообмана.

- Почему же обмана, брат?

- Потому что я не вижу вокруг себя ничего, что говорило бы о существовании иной жизни и высшего разума. И никто не видит. Я могу, например, поверить в то, что существуют на свете Багамские острова. Потому что, хотя я никогда в жизни не видел их, на этот счет существуют свидетельства многих людей. И их мне странно было бы подозревать в обмане - хотя бы уже потому, что они никоим образом в нем не заинтересованы. Здесь же совсем иное. Ни в одном обмане человек не заинтересован так сильно, как в самообмане веры. Потому что от самообмана этого целиком зависит душевный покой сумевшего обмануть себя счастливца, вроде тебя. Но ведь, я думаю, и ты не будешь отрицать, что, по существу, всякое представление человека о высшем разуме, об ином мире - всего лишь фантазия, очень понятное и вполне простительное стремление одинокого слабого человека жить с надеждой. Я же не нуждаюсь в этом, Глеб, просто не нуждаюсь пойми.

- Брат, брат, - болезненно морщился Глеб. - Здесь-то и ошибка у тебя; общая и странная ошибка безверия. Похоже иногда, что единственный это аргумент атеизма: я не вижу вокруг себя Высший Разум - а значит, и нет его. Но ведь простая логика здесь хромает. Из того, что "не вижу я" следовать может не одно, а два заключения: или то, что действительно нет Его, или то, что Он, создавший наш мир, не захотел, чтобы мы Его видели. Не фантазия вовсе нужна здесь, брат, выбор здесь нужно сделать каждому человеку: из двух мирозданий - из мертвого и живого выбрать одно. И самое-то странное то, что и ты, и другие, мертвое мироздание для себя выбирающие, часто всю жизнь свою могут прожить в убеждении, что выбор их - выбор здравомыслящий и трезвый, а того не видеть, насколько в действительности фантастична и сказочна их вселенная.

- Что ты имеешь в виду?

- Да ты посмотри хоть минуту со стороны на тот мир, который выстроил у себя в душе. Что видишь ты? Возникшие неизвестно откуда, разбросанные по вселенной без конца и без края скопления мертвой материи. Хаос, пустота. И вот среди хаоса и пустоты, среди бесконечности во времени и пространстве, на одной из песчинок материи в случайном соединении мертвого вещества появляется вдруг живое, само собою начинает множиться и развиваться, порождать все более сложные организмы, структуры - клетки, ткани, кровь, глаза, мозг, разум. Наш с тобою разум, который вдруг способен оказался подняться над ней самой - над бесконечной материей. И вот теперь в этой мертвой вселенной мы, зародившиеся из ничего, одни среди вечного хаоса и пустоты, не способные даже вместить в себя понятия эти - вечность и бесконечность, сидим и размышляем о мироздании. Брат! Ну, неужели можно не видеть, насколько фантастично, нелепо, неправдоподобно все это?!