Алексей Каплер - Двое из двадцати миллионов

Что только Маша не проделывала по советам бывалых студентов пробовала курить, глотала какие-то таблетки, ничего не помогало.

На других девчонок ни запах, ни вид подготовленных для работы трупов не производили ровно никакого впечатления. Они болтали, разворачивали в перерывах занятий пакетики с едой, жевали свои бутерброды тут же, присев на оцинкованный стол, рядом с наполовину отпрепарированным трупом.

Однажды, сбросив халат и выйдя в отчаянии из анатомички, Маша села на ступеньку гранитной лестницы. Тошнота постепенно проходила.

Но что делать? Неужели бросать медицинский из-за этой дурацкой реакции?..

- Дочка, а дочка...- услышала она хриплый голос.

Рядом стоял старик - тот, что выдавал студентам трупы для занятий, вытаскивая каталки железным крюком из холодильника.

Старик был какой-то весь дергающийся - то дернется него плечо, то вертанет головой, то на ходу одна нога зайдет за другую.

Курил он непрерывно, сворачивая толстые скрутки махорки. Другой раз, поднося скрутку ко рту, он вроде бы промахнется, ткнет раньше в щеку или в подбородок, а уж потом только схватит губами. Некогда седые, а теперь ржаво-желтые прокуренные усы тоже по временам у него дергались.

Как звали старика по-настоящему, никто не знал, а прозвище у него было Периформис. Это было название одной из мышц, и студенты давних еще наборов почему-то окрестили им странного старика.

И, несмотря на то, что слово было иностранное, а старик очень русский, название подходило к нему.

К старику обращались: "Дедушка Периформис, выдайте нам покойничка номер семь".

И старик, дымя махрой, вытаскивал крюком седьмой труп из холодильника.

Периформис уселся рядом с Машей и спросил:

- Так что ты, дочка, на фронте была?

- Была, дедушка..

- Ну и что же - страшно тебе было?

- Конечно, страшно.

- И я думаю, кто храбрится - мол, ничего не боялся, - врет или вовсе войны не нюхал.

Маша взглянула на старика.

Он сидел, держа в пожелтевших пальцах самокрутку. Под раскрывшимся халатом был виден старенький пиджак с неумелыми штопками у краев карманов. Пронзительно жалко вдруг стало Маше этого человека.

- Дедушка,- спросила она,- а кто у вас... семья у вас какая?..

Дед ответил не сразу. Посидел, помолчал, затянулся и выпустил дым.

Потом посмотрел искоса на Машу.

- Мне такого вопроса не задавали лет, может быть, тридцать, а то и больше, пожалуй, гораздо больше. Давно нет тех, кого бы это касалось. Периформис и Периформис... Не то, что семьи, дочка, ни единой живой души не осталось из тех, что жили со мной в одно время. Ведь живет человек, как-то" чувствуя вокруг себя свое поколение. Кого-то любит, кого-то не любит. Одних знает, другие его знают. Это какой-то, ну, единый коллектив, если хочешь... И случается ли с тобой что-то, совершил ли ты что-то - невольно делаешь поправку на людей, примеряешься к людям, к их мнению, сравниваешь себя с ними и их с собой... и что они о тебе думают...

Старик говорил совершенно интеллигентным языком, не вязавшимся как-то с его внешним обликом.

Говорил он скорее сам себе, чем Маше.

- ... Случится у тебя хорошее - и нужно, чтобы друзья радовались, враги завидовали... Или она... Ну, что она, бросившая меня, сейчас думает?.. Может быть, и не буквально такие мысли, но все это есть в подсознании, в атмосфере твоей жизни... Я и сам не подозревал тогда, как необходимо это окружение, они... И вот наступает время, когда не осталось никого и ничего от твоей жизни... Никого... Пустота... И ты живешь среди нынешних чужих для тебя людей и среди призраков тех, кого знал. Они остались только в твоей памяти, остались только в твоих снах... Проснешься, либо опомнишься вокруг молодежь, которой до тебя, естественно, ровно никакого дела нет... Периформис...

Старик замолчал, и Маша спросила:

- Дедушка, а кем вы были раньше?

- Профессором теологии был. Знаешь, что такое теология? Наука о боге. Курс читал в Петербурге. Потом офицером был. И белым офицером был. Расстреливали меня красные за то, что я белый, и белые за то, что красный. Однако жив остался, как видишь... Долго был в Сибири... в разном качестве... Семья? Была семья и родительская, и моя, собственная моя семья... И много друзей и очень много знакомых... Все там...

- Ну, а почему же?..

- Сам я себе выбрал эту работу. Так мне легче... Да, совсем забыл, зачем я вышел и что хотел тебе сказать, девочка... Возьми - тут в коробке сушеная трава. Пожуй ее и всякий раз перед входом в анатомку пожуй. Никакой дурноты, никакой тошноты не будет. Гарантирую. А через месяц и травка не понадобится - привыкнешь. Проверенная штука. Ну, я пойду...

С того дня кончились Машины мучения - трава!

Действительно, она оказалась волшебным средством. Когда жуешь ее, какой-то острый запах, похожий на мяту, появляется во рту, и только этот запах да вкус мяты чувствуешь в течение. нескольких часов. И еще ощущение легкости в теле появляется, и ясность мыслей поразительная - такая то была трава.

Очень хотелось Маше чем-то отблагодарить деда, да чем?..

Хотела много раз подойти просто так, сказать что-нибудь хорошее, но боялась быть навязчивой: старик умный, тонкий, поймет, что жалеет его, обидится, а то и рассердится.

Так и не подошла...

Думала позвать домой, познакомить с Сережей, Катьку показать... Да как-то странно... Впрочем, может быть, по человечеству вовсе и не странно было бы?..

Как часто мы не понимаем, что нельзя ждать, надо делать добро тотчас, как только мелькнет душевное чувство.

А дед вскоре скончался, Узнали, об этом не сразу - был перерыв занятий в анатомичке, а когда пришли, стали звать: "Дедушка Периформис!"- вместо деда вышел молодой парень, новый служитель.

Узнали - болел дед один и умер один.

Один!..

Навсегда, на всю жизнь. остался этот шрам на Машином сердце. Как могла она все-таки не подойти даже, - не сказать ему ничего - ведь ей одной он открылся, одной поверил, что. поймет... Дедушка Периформис... Пронзительно одинокий дед...

ГОД 1977. 9 МАЯ

Андрей легко перебежал улицу перед надвигающимися машинами и остановился у подъезда высокого дома, сверяя его номер с записанным на листке бумаги адресом.

Улица была заполнена людьми, мотались по ветру воздушные шарики. Нестройно пели песни.

А навстречу по мостовой лилось. обычное движение машин и автобусов.

Номер дома оказался верным, и Андрей вошел в подъезд.'

Серый, отлично сшитый костюм подчеркивал спортивность, мускулистость фигуры.

Андрей не стал дожидаться лифта и взбежал по лестнице.

По мере того, как он поднимался, усиливался разноголосый шум, он шел с площадки третьего этажа. Тут творилось нечто невообразимое: двери обеих квартир, расположенных. друг против друга, были настежь распахнуты, женщины, дети, мужчины, заполнившие обе квартиры, то и дело переходили из одной в другую, кто-то звал ребенка, кто-то прогонял собаку, кто-то переносил чемоданы. Какие-то девчонки гонялись, хохоча, друг за другом.