Саид Курбан - Али и Нино

Приказал кази созвать всех жителей деревни, связали хану руки, и кази объявил приговор:

"Этот человек совершил преступление, и по законам наших предков он должен быть похоронен заживо. Что вы скажете на это?"

"Да будет так!" - закричали люди.

Но кази был человеком справедливым.

"Хочешь ли ты сказать что-нибудь в свое оправдание?" - спросил он хана.

"Нет, - ответил тот. - Я виноват и готов принять смерть. Это очень хорошо, что в Андалале так свято чтут законы предков. Только почему же тогда вы забыли о другом законе, который гласит, что сын, поднявший меч на отца, должен быть казнен на его могиле? Разве не сражались против меня мои сыновья? Я требую справедливости. По закону и они должны быть казнены".

Услышали люди эти слова и зарыдали. И вместе со всеми плакал кази, потому что хоть и были сыновья хана самыми уважаемыми в Андалале людьми, но закон - есть закон, и он должен быть исполнен.

"Да будет так, - горестно воскликнул кази, и предатель Андалала был похоронен заживо, а гордость деревни - его доблестные сыновья обезглавлены на могиле отца..."

- Какая длинная и глупая сказка, - проговорил я недовольным голосом. Этот твой хан жил шестьсот лет тому назад, и к тому же был подлецом. Лучше расскажи что-нибудь поинтересней.

Кази Мулла обиделся.

- А ты слышал про имама Шамиля? - сердито засопев, спросил он. - Я многое могу рассказать о нем. Это было недавно, всего пятьдесят лет назад. В те времена наш народ был счастлив. Мы не пили вина, не знали, что такое табак. Воров у нас почти не было, а если случалась кража, вору отрубали правую руку. Так мы и жили до тех пор, пока в наши горы не пришли русские. Когда они захватили Дагестан, имаму Шамилю явился Пророк и повелел объявить захватчикам газават. Под знамена Шамиля встал весь Кавказ, в том числе и наши чеченцы. Но русские были сильнее нас. Они убивали наших мужчин, сжигали села, вытаптывали поля. Отправились тогда наши старейшины к имаму просить его освободить чеченцев от клятвы. Но вместо имама они встретились с его матерью - Ханум, женщиной очень доброй, мягкосердечной.

"Я обо всем расскажу имаму, - пообещала Ханум. - Он должен освободить чеченцев от их клятвы".

Ханум была достойной, уважаемой женщиной, а имам - хорошим сыном. Но когда она передала имаму просьбу чеченцев, тот ответил:

"Коран велит казнить предателей. Но Коран запрещает также неповиновение родителям, отказ в их просьбе. Я не знаю, как мне поступить. Я должен молить Аллаха наставить меня на путь истинный".

Три дня и три ночи провел имам в молитвах, а потом вышел к народу и объявил:

"Люди, слушайте волю Аллаха. Первый же человек, который заговорит со мной о предательстве, должен быть наказан плетьми. Первой об этом заговорила моя мать, и она будет наказана за это ста ударами плетью".

Солдаты увели Ханум, сорвали с нее чадру, бросили на ступени мечети. Но едва на ее плечи обрушился первый удар, Шамиль упал на колени и воскликнул:

"Закон Всевышнего нерушим. Никто не в силах отменить его. Но Коран дозволяет детям принять наказание за грехи родителей. - С этими словами имам сорвал с себя одежду, лег на ступени и приказал палачу: - Бей меня, и если я почувствую, что ты бьешь в полсилы, то велю отрубить тебе голову, не будь я Шамилем".

Девяносто девять ударов плетью получил Шамиль. Он лежал, истекая кровью, кожа на спине была разодрана в клочья. Народ в ужасе смотрел на своего имама, но никто отныне не осмеливался и помыслить о предательстве. Вот как мы жили пятьдесят лет назад, и народ наш был тогда счастлив.

Я молчал. Орла в небе уже не было видно. Смеркалось. На минарете маленькой мечети появился муэдзин. Кази Мулла расстелил коврики для намаза, и мы помолились, обратившись лицами к Мекке. Удивительно, до чего молитвы на арабском языке похожи на старинные боевые песни.

- Ступай, Кази Мулла. Ты - настоящий друг. А теперь дай мне поспать.

Он недоверчиво посмотрел на меня. Потом, пыхтя и охая, поворошил анашу в кальяне, вышел из комнаты. Я слышал, как он сказал соседу:

- Он очень болен!

- В Дагестане никто долго не болеет, - ответил сосед.

Я лежал на крыше и смотрел в пропасть.

Ну что, Нахарарян, как поживают твои золотые слитки в Швеции?

Я закрыл глаза.

Почему Нино молчит? Почему она молчит?

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Мелко семеня, гуськом идут по деревне женщины и дети. На их лицах написаны усталость и напряжение. Они пришли издалека. В руках - торбы, они бережно прижимают их к груди, как драгоценнейшую ношу. В этих торбах земля, которую они накопали очень далеко отсюда, и навоз. За это богатство они отдали овец, серебро, ткани. Здесь, в горах, земля, принесенная из долины, взрастит пшеницу и накормит людей.

На небольших террасах скал отведены участки для посева, которые обносятся прочными кирпичными заборами. Иначе ураганные ветры и снежные лавины сметут тонкий слой земли. При особо сильных ветрах женщины укрывают землю одеялами. Поля здесь обычно небольшие, шага три в длину и четыре - в ширину. Сюда весной аккуратно засевается зерно. Летом же, когда наступает пора жатвы, мужчины еще затемно уходят в горы, долго молятся перед началом работы, а потом, обвязавшись прочными канатами, бережно срезают редкие колосья. Из перемолотых зерен женщины испекут гладкие, длинные чуреки, и в первый чурек, в благодарность земле за дарованное ею благо, они запекут серебряную монету.

Я шел вдоль забора одного из таких полей, когда навстречу мне вышел мужчина в широкой овечьей папахе. Он толкал перед собой двухколесную арбу, издававшую немилосердный, похожий на детский плач скрип. Звук этот был пронзительным и разносился далеко по горам.

- Брат мой, - сказал я ему. - Я выпишу из Баку мазут. Надо смазать колеса твоей арбы.

Крестьянин в ответ усмехнулся.

- А зачем? Человек я простой, скрываться мне незачем. Любой может услышать приближение моей арбы. Для чего мне смазывать ее колеса? Так делают только абреки.

- Абреки?

- Ну да, абреки, беглецы, те, кто не могут жить среди людей.

- А разве много еще абреков?

- Достаточно. Все они - грабители и убийцы. Только одни делают это для блага народа, а другие - ради собственной выгоды. Но каждый абрек обязательно приносит страшную клятву.

- Что это за клятва?

Крестьянин оставил арбу, сел под забором, достал из хурджуна соленый овечий сыр, отломил, протянул кусок мне. Из сыра торчал застрявший там черный овечий волос.

- Так значит, ты не знаешь о клятве абреков? - начал крестьянин. Абрек в полночь приходит тайком в мечеть и произносит там такие слова: "Клянусь этим святым для меня местом, что отныне я - человек, отвергнутый людьми. Клянусь беспощадно убивать людей. Клянусь отнимать у людей все, что дорого их сердцам, чести и достоинству, клянусь убивать младенцев на груди матерей, жечь дома бедняков, приносить горе туда, где до сих пор царила радость. Если же я изменю своей клятве, если во мне заговорят любовь или жалость, пусть мне никогда не увидеть могил своих предков, да не утолит моей жажды вода, а голода - хлеб, да останется мой труп непогребенным и шелудивая собака осквернит его".