Виктор Кин - По ту сторону

- Я хочу поговорить с тобой, - сказала она, тяжело дыша.

Он крепко сжал ее пальцы. Она сидела к нему боком, и он видел ее профиль с длинными ресницами.

- О чем?

- О наших отношениях.

Она волновалась - волновалась из-за него! - и это наполнило Матвеева вульгарной радостью.

- Говори, говори, - сказал он снисходительно.

- Вот... сейчас и скажу, - возразила она, тихо отбирая свою руку. - Еще раз поцелую - и скажу.

Несколько минут она целовала его с закрытыми глазами, горячо и быстро, как его еще не целовал никто и никогда.

- Ну, вот, - услышал он ее взволнованный голос. - Я хочу... только ты не обидишься, милый? Постарайся меня понять. Наши отношения... они не могут быть прежними. Я не поеду с тобой в Приморье.

Она с облегчением перевела дыхание, но у нее не хватило мужества поднять глаза.

- Ты же сам понимаешь это. Я знаю, ты думаешь сейчас обо мне, что я дрянь? Но, дорогой мой, пойми, что я тоже мучаюсь. А я могла бы и не приходить - написать письмо. И все. Я не знаю только, поймешь ли ты меня.

Молчание Матвеева начинало пугать ее. Сделав усилие, она взглянула на него. Он имел такой вид, точно его ударили по голове, - он растерянно улыбался, и эта улыбка отозвалась на ней, как удар ножом. Ей захотелось плакать, и нежная жалость к Матвееву охватила ее. Но любви не было, - что-то дрожало еще в ней, - не то боязнь, не то недоумение. "Мне тоже тяжело", вспомнила она.

Это было в Чите перед отъездом. Они ходили по улицам, - он держал ее за руки и слушал, как она горячо и сбивчиво говорила о будущей любви. "Надо уметь вовремя поставить точку, - говорила она, - пока люди еще не мешают друг другу". И теперь он вспомнил это.

- Понимаю. Надо уметь вовремя поставить точку, - сказал он вслух.

Она испугалась выражения его лица. Ей показалось, что он хочет о чем-то просить.

- Если бы ты мог понять, как мне тяжело, - сказала она жалобно.

Он молчал.

- Давай говорить об этом спокойно, - продолжала она. - Если я не буду счастлива с тобой, то ведь и ты будешь чувствовать это. Не надо никаких жертв.

Он пробормотал что-то.

- Я больше не могу, - бессильно прошептала она.

За дверью кто-то громко звал кошку и уговаривал ее вылезти из-под буфета. Пыльный солнечный луч пронизывал комнату и дробился зелеными брызгами в стеклянной вазе.

- Но ты не сердишься на меня?

Он глубоко вобрал воздух в легкие. Так бросаются в воду с большой высоты. Жизнь встала перед ним - Жизнь с большой буквы, и он собрал все силы, чтобы прямо взглянуть в ее пустые глаза. Двадцать лет ходил он здоровый и никому не уступал дороги. А теперь ему оттяпало ногу, и надо потесниться. Ну что ж.

- Я не маленький, - сказал он слегка охрипшим голосом, - и знаю, почему мальчики любят девочек.

Она взяла его руку и прижала к щеке.

- Постарайся понять меня, милый. Мне так больно и так жаль тебя.

У него было только одно желание - выдержать до конца, не сдать, не распуститься. Это было маленькое, совсем крошечное утешение, но, кроме него, ничего другого не было. Что-то вроде папиросы, которую люди курят перед тем, как упасть в яму. Он тоже падал, но изо всех сил старался удержаться. Это был его последний ход, и он хотел сделать его как следует.

- Ты слишком много придаешь этому значения, - сказал он почти спокойно.

- Правда? - спросила она с облегчением.

- Ведь не помру же я от этого.

- Я думала, что лучше сказать все прямо.

- Конечно, ты отлично сделала.

- Но ты все-таки будешь мучиться?

Карты были сданы, и надо было играть.

- Не буду, - сказал он, сам удивляясь своим словам. - Конечно, жалко, что эта интрижка не удалась, но что делать? Не беспокойся за меня.

- Интрижка? - проговорила она с расстановкой.

- От этого не умирают.

Она выпрямила грудь и откинула волосы с лица.

- Я сегодня не спала ночь. Это было самое ужасное - решить. Я никогда не забуду этого.

Надо было кончать как можно скорей.

- По совести говоря, - сказал он, храбро глядя ей в глаза, - эта история мне самому немного надоела. Слишком долго - целых два месяца.

Она встала.

- Что ты сказал? Надоела?

- Да.

- Вот как? Это для меня новость.

- Ну что ж!

- Я думала, что ты меня любишь.

- Хм. Я не знал, что ты придаешь этому такое значение.

Она нервно стиснула руки.

- Это неправда, - воскликнула она, волнуясь. - Неправда, слышишь? Ты любил меня все время. Ну, скажи, любил?

В нем горячо забилась кровь. Какой вздор, - конечно, любил и больше всего - в эту именно минуту.

- Немножко, - сказал он из последних сил.

- Матвеев, неправда!

- Я просто забавлялся. В Чите нечего было делать.

- Ты сейчас это придумал?

- Ну как хочешь.

Он с удивлением заметил, что у нее выступили слезы.

- Как это гадко, - сказала она порывисто. - Значит, ты смотрел на меня как на вещь, на пустяк? Ты шутил со мной? А я так волновалась, когда шла к тебе!

Она волновалась! Матвеев взглянул на нее холодными глазами и с горечью подумал о своей смешной и глупой судьбе. Но он не хотел казаться смешным.

- Я не хуже и не лучше других мужчин на этой грешной земле. Пахло жареным, и мне хотелось попробовать, - сказал он тоном опытного развратника.

Ее брови высоко поднялись, и несколько минут она разглядывала его, как нечто новое.

- Однако, - медленно проговорила она, чувствуя себя униженной и глубоко несчастной. - Я никогда не думала, что была такой дурой. Надеюсь, между нами все кончено?

Он сказал, точно спуская курок:

- Все кончено.

Когда она ушла, он долго сидел на кровати, обхватив колени руками, и думал. Думал больше о себе, чем о ней, и все казалось ему новым, необычайным, пугающим.

Он погладил свою изуродованную ногу, оглядел костыли и вздохнул. Смешно подумать, он как будто не замечал этого раньше. Это надо было предвидеть, ведь странно, чтобы молодая хорошенькая девушка вышла за него замуж, когда на свете столько ребят с крепкими руками и ногами... Теперь его место в обозе, - и она указала ему на это.

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ОТКЛАДЫВАЕТСЯ

Через два дня он узнал, что такое настоящая скука. Это было как болезнь. Каждый час ложился на него непереносимой тяжестью, и к концу дня он чувствовал себя разбитым, как после хорошей работы. У него пропал сон и поднималась температура; Варя говорила - лихорадка, но Матвеев знал, что это такое. Безайс честно старался развеселить его и выдумывал какие-то игры, от которых скука становилась прямо-таки невыносимой. Он был повален и лежал на обеих лопатках, лицом вверх. Один раз он унизился даже до того, что стал строить домики из коробок. Безайс принес карты, и они сели играть в "пьяницы". Они сыграли несколько партий, и Безайс смеялся так добросовестно, что Матвеев бросил карты.

- Эта игра для веселых покойников, - сказал он, покачивая головой. Когда на кладбище нечего делать, там играют в нее. Иди, Безайс, я, кажется, засну сейчас.