Инна Кинзбурская - Один год в Израиле

Задумчиво, словно вспоминая о чем-то давнем-давнем и таком хорошем, Йоси сказал:

-- Я люблю работать. Я мог решить любой вопрос. В последние годы я был заместителем главного инженера, -- он бегло назвал фирму, я не поняла, Йоси порылся в кармане, достал оттуда и протянул мне свою -- бывшую свою -визитную карточку. Я прочитала его фамилию и название фирмы... Вот это да! Ведь мы с ним сослуживцы! Он работал в другом городе, в России, в дочернем бюро нашего украинского объединения. Мы стали вспоминать с Йоси общих знакомых, больших и малых начальников. Мы перебирали ситуации, которые оба знали. Он говорил о тех временах с самоуважением и грустью. Он решал вопросы. Сам генеральный директор лично жал ему руку за то, что Йоси однажды нашел возможность спасти план объединения и не оставить людей без премии.

Йоси так живо рассказывал о своих поездках к нам в город, что мне начало казаться, будто я, и в самом деле, видела в коридорах нашего огромного стеклобетонного здания круглую, немного косолапую фигуру Йоси. А может, и вправду, видела.

-- Я не хотел ехать, -- сокрушенно поведал Йоси. -- Жена уговорила. Она уговаривала меня пять лет.

-- Кто она?

-- Математик. Кандидат наук. Ей легче, она еще дома освоила иврит. Сейчас ее пригласили в университет под Тель-Авивом. А мне язык не дается.

-- Как же общаетесь с поставщиками?

-- На идиш. Я хорошо знаю идиш.

-- Дети есть?

-- Дочка-десятиклассница. Она в интернате.

-- Что за жизнь -- все врозь? Он пожал плечами -- что делать?

-- Когда я согласился ехать, я думал: ну, начальником я не буду, бизнесменом тоже -- не тот возраст, чтоб начинать. Но обыкновенным рабочим где-нибудь я устроюсь. Я все могу. Но они же меня за человека не считают. Я прихожу к нему, спрашиваю работу, он даже и головы не поднимет, еще и помолчит, прежде чем скажет: "нет". Я обошел столько мест. Я для них -человек с улицы, да еще без иврита, да еще и не восемнадцати лет.

Я поняла, что "он", "они", "для них" -- это собирательный образ хозяйчика. Отношения с этим хозяйчиком не складывались.

-- А теперь вы стали самостоятельным хозяином, значит -- довольны.

Он посмотрел на меня с сожалением: какие глупости я говорю!

-- Выхода не было. Узнал, что продается лавка, назанимал денег и -- вперед.

-- Люди ходят?

-- Начинают ходить. Приучаю, чтоб поверили -- не обвешиваю и не обманываю.

-- Значит, все хорошо. Вы должны считать, что все хорошо.

Он пожал плечами: не знаю...

В нашем городке открылись лавки, где говорили по-русски, и мы перестали ходить к Йоси за два километра. Но однажды, возвращаясь с моря, заглянули сюда снова.

В помещении было наряднее и богаче, ассортимент пошире, а за прилавком у весов стояла пышная ухоженная блондинка с ярко накрашенными губами. Она улыбалась покупателям, обнажая золото коронок. Обслужили нас прекрасно.

Неужели такая метаморфоза произошла с кандидатом математических наук? Соскучилась по мужу, примчалась укреплять семейные узы, улучшать финансовые дела семьи и тренировать свои математические способности на счете денег?

Конечно, я не выдержала:

-- А где Йоси?

-- Зачем вам Йоси? Это теперь наша лавка.

Я ничего не понимала.

-- Мы купили лавку.

Ах, вот оно что! Йоси лавку продал.

-- Купили за наличные?

-- Нет, конечно. Взяли ссуду. Но мы все продумали, просчитали, расписали по чекам. Знаем точно, когда все выплатим.

Я молчала, а моя собеседница, приняв молчание за интерес к себе, продолжала свой монолог.

-- Мы ехали сюда и понимали, что никто нас не ждет, что рассчитывать нужно на самих себя, никому мы тут не нужны. Ну, сами скажите, кому нужны здесь советские инженеры?

К лавке подкатила маленькая машинка, вышел из нее худой длинный мужчина, окликнул хозяйку, стал вынимать из кузова и заносить в магазин коробки.

-- У вас уже машина есть?

-- Да, как видите. Купили старенькую. Без машины в торговле нельзя. С нами дедушка-пенсионер, живем на его пенсию, машину купили на его корзину. Выплатим ссуду, все будет нормально.

-- Дедушку не обижаете?

-- Ну что вы...

Я все-таки решилась:

-- А где сейчас Йоси?

-- Не знаю. Точно не знаю. Кажется, пошел на стройку.

-- Знаете, -- сказала я, -- в Союзе мы работали в одной фирме. Он был заместителем главного инженера крупного бюро.

Разговаривая, блондинка все время работала: брала коробки, открывала, вынимала содержимое, раскладывала на полках. При моих последних словах она вдруг остановилась.

-- Странно... Это правда? Мне вообще непонятно, как он мог кем-то быть. По-моему, он даже не умеет считать. V

Его зовут Рэувен. Но мы зовем его Рубэн -- нам трудно еще произносить имена на ивритский манер. И, конечно, он не говорит по-русски ни слова. Иногда мне кажется, что этого не может быть, он не может не знать русский. Мы вполне могли бы встретить в Москве или в Киеве этого сероглазого светлокожего седеющего мужчину. И при встрече вместо "Ма шломэх?" он должен спрашивать меня: "Как поживаешь?"

Но нет. Он из Венгрии, знает идиш, но его язык -- иврит. На этой земле он уже сорок пять лет. За его плечами Матхаузен и все, что выпало на долю алии сороковых.

Мы немного знаем немецкий -- учили когда-то в школе, а значит, чуть-чуть понимаем идиш. Но, в основном, мы объясняемся на пальцах и понимаем друг друга. Или думаем, что понимаем. Обсудив какую-то проблему, мы улыбаемся друг другу в знак того, что пришли к соглашению. Но проверить, пришли ли, невозможно.

Правда, есть доказательства понимания. Когда мы забегаем к Рубэну в гости и он спрашивает: "Кофе? Чай? Водка?", то никогда не перепутает, принесет, что выберешь. Он вообще очень гостеприимен и радушен, встречает нас так, будто мы принесли в его дом благословение.

Нам нравится Рубэн. По-моему, он вообще не может не вызывать симпатии, но для нас он человек замечательный еще и потому, что это был первый израильтянин, протянувший нам руку помощи. Хотя о помощи мы не просили. Мы вообще стараемся не жаловаться и никого ни о чем не просить. Мы все, все пятеро. В нас все равно сразу узнают олимов, но мы не хотим вызывать жалость. Пусть нас не жалеют. У нас все нормально.

Впервые мы увидели их на углу нашей улицы -- Рубэна и его жену Эстер, женщину моложавую, элегантную, одетую по-европейски аккуратно (о, эти местные наряды женщин! Она идет на работу, а впечатление такое, что только встала с постели). Познакомились, разговорились. С олимами знакомятся запросто: "Откуда? Давно? Кто по профессии?"

Через час после того, как мы попрощались, в нашу дверь постучали, и мальчишка передал огромный пакет лимонов и грейпфрутов. Потом мы узнали, что собрали их для нас с деревьев в своем дворе.

День спустя Рубэн пришел к нам сам. Ходил по комнатам, осматривал нашу квартиру, горестно качал головой, прикладывая руку к щеке, цокал языком и пожимал плечами. Мы сказали ему по-немецки, а затем написали на бумажке, сколько мы платим за такую невозможность, эта цифра в сочетании с тем, что он видел, вызвала в нем возмущение.