Инна Кинзбурская - Один год в Израиле

Ах, как она хороша, Ципора, в черной удлиненной клешовой юбке, что колышится в такт ее легкому шагу, и сиреневой расшитой под золото блузке. Очень ей к лицу. Она поднимается по лестнице с сумками, полными снеди. Завтра опять суббота.

-- Аля, -- просит тихая Ципи, -- помоги мне снести коляску. -- Ципи собирается к маме -- перебыть субботу

-- Почему Ципора не отдаст квартиру, где мы живем, Тамиру? -- спросила однажды Ирина одну из невесток Ципоры. -- Ведь, кажется, она любит Шломи.

-- Но она ведь никому из сыновей не помогает, почему должна Тамиру? -недоуменно ответила невестка.

А кто помогал самой Ципоре растить детей? Мать? Тетя? Муж? Она не похожа на женщину, изможденную жизнью.

...Мы пошли к адвокату. Молодая элегантная женщина-адвокат раз в неделю принимала в Сохнуте бесплатно.

-- Уходите, -- сказала она, выслушав нашу исповедь. -- Ничего вам не сделают. Я с ними поговорю.

Надо отдать ей должное -- после только одного напоминания Иры, нашей знакомой, адвокат позвонила сыну хозяйки.

-- Чего ты заботишься о них? -- спросил у адвоката красавец сын. -- Какое тебе дело? Что тебе, если я сдеру с них эти деньги?

-- Если будет суд, я пойду их защищать.

-- За какой гонорар? -- этот вопрос мы задавали уже сами себе.

В те четыре дня, что шли торги, Ирина разыскала для нас небольшую компактную квартирку. В ней давно никто не жил, надо было чистить, мыть, белить и красить, но мы были согласны. Главное -- сравнительно недорого. Хотя -- с чем сравнивать? В маклерской конторе (сколько их расплодилось в Израиле!) перед нами предстала та самая женщина-адвокат. Не моргнув глазом, она положила в свою маленькую сумочку чек на немалую сумму -- для нас очень немалую, она знала -- за час работы. Правда, на этот раз нам все объяснили и все перевели, мы взяли с собой своего переводчика.

-- У вас есть только один выход, -- сказал нам знакомый маклер, -- уговорите хозяйку уменьшить сумму отступного.

Сумма сползла до тысячи шекелей. На то время это было примерно четыреста долларов.

-- Пусть будет не столько, сколько сказал мой сын, пошла на уступки Ципора. -- Дайте тысячу. -- Она тоже не хотела затевать безнадежное судебное дело.

-- Но у нас нет сейчас и тысячи, -- убеждала ее Ирина. -- Смотри, сколько нам дали в корзине на все и сколько мы заплатили тебе только за квартиру. Почти ничего не осталось.

О том, что никто из нас не работает, она знала. Сыновья обещали помочь с работой, но до того ли им?

-- Пойди в Сохнут, попроси, тебе дадут.

Вот как она понимала наши возможности! Она считала, что о нас заботятся, мы можем делать заявки на любые суммы. Отчего же и ей не поживиться?

В тот же день Алина играла со Шломи. Ципи рассказала ей, что у их знакомых олимы тоже съехали до срока, и суд присудил оплатить все по векселям да еще судебные издержки. Понятно, это Ципора подкинула эту историю, а добрая Ципи рассказала нам, чтобы мы знали и что-то придумали.

Но и Ципора боится, что мы уйдем, а потом ищи нас. И сыновья не очень-то спешат на помощь -- свои заботы. Двери в квартире напротив не закрываются, Ципора непривычно сидит дома и даже играет на лестнице с внуком. Ясно -следит.

Ну, что мы -- преступники, в самом деле!

Ирина опять пошла на переговоры.

-- Ладно, -- сказала Ципора. -- Пятьсот.

Пятьсот шекелей -- двести долларов... Тоже много, но больше она не уступит. Надо ковать железо, пока горячо. Ковать до субботы, до того, как появится здесь темноволосый красавец.

-- Не забудьте порвать все копии договора, -- учил нас тот же знакомый маклер, -- возьмите расписки, что она не имеет к вам претензий.

Полтора часа мы жили, как в детективе -- по минутам. Ищем, кто напишет расписки: мы еще не настолько знаем иврит. Звоним знакомому старожилу. Он сам писать, оказывается, не умеет, но знает девушку, которая сможет это сделать. Бежим, едем, ищем, находим. Не где-нибудь -- в полиции, девушка как раз дежурит. Возвращаемся. Садимся за стол. Читают, щупают, рассматривают, опять читают. Подписывают.

-- Рвите, рвите скорее, -- говорит Ципи и пододвигает Ирине векселя.

Слышно, как рвется бумага. Ирина зажимает в руках клочки. Ципора пересчитывает купюры. Все правильно. Она расплывается в улыбке, обнимает и целует Ирину.

-- Поцелуй Ципоры стоил пятьсот шекелей, -- говорит муж, и мы начинаем смеяться.

Боже, не измени нам хоть чувство юмора! II

-- Я все смотрю, почему это олимы ходят пешком? -- спросила у Ирины дочка нашей хозяйки, подвозя ее по случаю с рынка на своей субару. -- Что там стоит билет на автобус?

-- А ты знаешь, сколько у нас осталось, после того как мы заплатили твоей маме?

-- Я понимаю, но чтоб уж так... -- и знакомый интернациональный жест пальцами, жест, означающий счет денег. Но у дочки Ципоры еще и презрение к тем, кто считает не только шекели -- агоры.

Точно таким жестом объяснил мне свое затруднительное положение владелец культтоварной лавки, где я покупала тетради. Я уже немного говорю на иврите и спрашиваю хозяина, где девушка, что работала здесь.

В этом маленьком магазинчике я познакомилась с милой девушкой. Она смугла и темноволоса, но ее никак не примешь за аборигенку (хотя тех, кто родился здесь, называют сабрами: есть такое растение, родина которого -- Израиль). У девушки не тот иврит -- не певуч и гортанен, а слова она выговаривает чересчур тщательно. И взгляд... По этому взгляду безошибочно можно узнать олима. Озабоченность, растерянность, тоска. Но сквозь эту сумятицу чувств еще можно разглядеть загнанную вглубь гордость.

-- Откуда?

-- С Украины.

-- Давно?

-- Почти год.

-- Хорошо -- есть работа.

-- Конечно, хорошо, -- она грустно кивает.

-- Сколько платят?

-- Три пятьдесят в час. О, Господи!

-- Кто ты?

-- Инженер-гидролог.

Снова -- о, Господи! В Израиле, где вода -- это жизнь, инженер-гидролог торгует фломастерами, тетрадями, картинками. За три пятьдесят в час.

-- Нет девушки, -- говорит хозяин. И -- еще один красноречивый жест -- резкое движение рукой в сторону улицы. Он уволил девушку-гидролога. Олимы ничего не покупают, жалеют шекели. Торговли нет совсем.

Конечно, если плохо идет торговля, в лавке можно управиться самому. Но мне жаль девушку: все-таки была работа.

На своем бедном иврите я пытаюсь прочитать хозяину лекцию по политэкономии. У олимов нет работы, а значит, нет денег. Поэтому они ничего не покупают. Будет у нас работа -- будут деньги. Мы купим у него все эти красивые вещички, они нам так нравятся. И его жизнь станет лучше.

Нет, хозяин ничего не хочет понимать. Возможно, виноват в этом мой жалкий иврит.

Ох, уж эти олимы, им все не так.

Алина принесла из школы анекдот на иврите. Олим кричит на улице:

-- Нету работы! Нет квартиры! Нет машины! Нет денег!

Собралась публика, спрашивают: