Якуб Колас - На росстанях

- Вам далеко? - спросил он Лобановича.

- В Верхань.

- В Верхань? Тогда пойдем со мной: я живо отвезу вас! - обрадовался крестьянин и, не ожидая согласия, решительно взял чемодан из рук учителя и собрался завладеть и другим.

- Возьмите один, а другой понесу я.

Лобанович был доволен, что все устроилось так быстро, мысль о подводе еще в поезде беспокоила его.

Прошли здание станции, очутились на небольшом дворике, где стояло несколько подвод. Крестьянин живо потрусил к своим саням, взбил солому, усадил учителя, а сам быстро подобрал сено из-под коня, поправил сбрую, взял вожжи, вскочил в сани, вытащил из соломы кнут, взмахнул им, чтобы придать резвости лошадке, и крикнул:

- Но, орел!

Все это он сделал так быстро, что трудно было проследить за его движениями. Видно, торопился он с умыслом, чтобы не дать своему седоку опомниться и не выпустить его из рук.

Лошадка не очень старалась оправдать почетный титул "орла". Она вздохнула по-лошадиному и, медленно ступая, потащила на косогор сани с седоком, его чемоданами в со своим хозяином.

- Взнуздай коня, а то, смотри, разнесет, - крикнул вдогонку другой подводчик, которому не удалось залучить пассажира.

Крестьянин хитро оглянулся.

- Взнуздай свою тещу, - ответил он насмешнику.

Всползая то на один, то на другой сугроб и ныряя в них, сани выехали на ровную и более укатанную дорогу. Худой мышастый конек приободрился, весело фыркнул и побежал уже по своей охоте.

- И правда, конек - орел, - похвалил Лобанович лошадку.

Учителю хотелось разговориться со своим подводчиком. Крестьянин быстро повернул голову к седоку. Глава его прояснились, угрюмость и озабоченность исчезли с лица. Видимо, он также обрадовался случаю поговорить. Понравилось, что седок похвалил коня и удачно вызывает на разговор.

- Вы кто же будете? - приветливо спросил крестьянин.

- Учитель, - ответил Лобанович.

- Учитель? - словно удивился крестьянин и еще внимательнее посмотрел на Лобановича. - Знаете, - сказал он, - я так и подумал: "Наверно, это новый учитель".

- А почему вы так подумали? И -почему новый?

- Как заговорил с вами, так мне в голову и тюкнуло. Едете в Верхань, а из Верхани одного учителя, я слыхал, забирают. Ну, думаю, наверно, вы на его место.

- А что, разве в Верхани несколько учителей? - слегка удивился Лобанович.

- Два, два, пане учитель! Школа большая, в двух домах помещается, да еще есть квартира для учеников, что приходят из других деревень.

- Вот как? Это для меня новость.

Лобанович не знал, как отнестись к такой новости. Может, хорошо, а может, и нехорошо, что в одной школе два учителя.

Из дальнейшего разговора выяснилось и сколько верст до Верхани, - а их оказалось восемнадцать, - и сколько дядька Ничыпар Кудрик - так назвал себя крестьянин - возьмет за подводу. Дядька Ничыпар оказался человеком покладистым, настолько покладистым, что Лобанович решил накинуть ему еще один рубль сверх уговора, хотя этих рублей у него было не так много, приятно доставить человеку хоть небольшую радость.

Дорога то поднималась на пригорки, то спускалась в ложбины, открывая перед учителем все новые в новые Картины. Местность эта резко отличалась от полесской равнины, с которой свыкся молодой учитель за годы своего пребывания в Полесье. Но короткий зимний день был хмурым. Неприветливое и холодное небо, сплошь застланное белесыми облаками, низко нависало над просторами земли, придавая им угрюмый вид, накладывая на них печать унылого однообразия. Все это отражалось на настроении учителя. Не радовали взор близкие и далекие крестьянские усадьбы, разбросанные на заснеженных просторах полей то хуторками, то небольшими деревеньками. Неприветливо выглядели заваленные снегом низкие крыши, почерневшие стены хат и окна, плотно выбеленные зимней стужей. Эта стужа, казалось, еще ниже пригибала к земле человеческие жилища. Над хатами кое-где поднимались деревья. Оголенные, лишенные листьев вершины их придавали пейзажу еще большую угрюмость. Лобанович ощущал в сердце тоску о Полесье, о тех образах, что остались далеко позади. Он вспоминал выгоновскую школу, учеников, знакомых крестьян, с которыми он сдружился и расставанье с которыми оказалось таким внезапным и даже трагичным. Счастливая случайность помогла Лобановичу выпутаться из неприятного дела, угрожавшего ему тюрьмой либо высылкой. Начальство само не знало, как отнестись к Лобановичу за написанную им петицию. Может, действительно эта петиция предотвратила разгром панского имения? И учителя отпустили на волю, прочитав ему соответствующую нотацию и ограничившись переводом в другую школу на противоположном краю Беларуси, сказав: "Иди и больше не греши". И вот в эту школу он теперь и едет. А все же интересно, что это за школа и каких людей встретит он на новом месте?

II

Миновав панский двор со старинным парком, с почерневшими от времени строениями, дорога в последний раз спустилась с горки в широкий овраг, заросший мелким ольшаником, пробежала через мостик, под которым протекала небольшая речушка, и снова поспешила вверх на противоположный склон оврага. Здесь на высокой и довольно широкой площадке и нашло себе тихое пристанище село Верхань.

Лобанович внимательно окинул его взглядом. Село растянулось в одну длинную линию, километра на полтора. В одном его конце, здесь же неподалеку, поднимались два школьных здания, а напротив, через улицу, красовался более внушительный и просторный дом волостного правления. Немного в стороне от него стояла простая, но довольно складная церковка в густом венке высоких белых берез.

"А здесь, наверно, весной красиво", - подумал Лобанович.

Дядька Ничыпар Кудрик повернул лошаденку влево и спустя минуту или две остановился перед высоким школьным крыльцом.

Не вылезая из саней, Лобанович достал из кармана четыре рубля - три по уговору и рубль, надбавленный за старание дядьки Ничыпара.

Подводчик снял шапку, поблагодарил учителя.

- Если понадобится подвода, то накажите мне. Живу я на том конце села, первая хата за домом батюшки.

На школьном крыльце они простились.

Дверь школы оказалась незапертой. Небольшой и довольно темный коридорчик отделял классную комнату от квартиры учителя. Лобанович немного удивился царившей здесь тишине. Он поставил чемоданы, а сам осторожно открыл дверь в классную комнату.

Класс был пустой и холодный. Давно не беленные стены носили на себе следы разных повреждений. Штукатурка во многих местах была отбита, из-под нее светились белые квадраты дранки. Географические карты висели где попало и как попало. Карта Европы, потеряв равновесие, наклонилась одним своим краем к самому полу, который напоминал лицо человека, безжалостно изрытое оспой. На полу лежал неровный слой засохшей грязи, принесенной сюда ученическими лаптями, как видно, еще осенью.