Якуб Колас - На росстанях

- Поэзии здесь и не оберешься! - подхватывает Лобанович. - Новые места, новые люди, неожиданные приключения, ночлег где-нибудь на лоне природы, костер, темное небо и ясные звезды... И при свете костра вы будете слушать рассказ какого-нибудь сказочника-деда о событиях прошлого, где правда и фантазия переплетаются самым удивительным образом.

- Вы так интересно рассказываете, Андрей Петрович, что мне уже хочется пуститься с вами в дорогу, если примете в свою компанию.

- Об интересных вещах нельзя рассказывать неинтересно, - замечает Лобанович. - А против того, чтобы иметь вас в компании, я абсолютно ничего не имею. Даже больше вам скажу: такой компанией я вполне удовлетворюсь, и если кого приму в компаньоны, то только не своего брата мужчину.

Говоря это, Лобанович заглядывает в глаза Ольге Викторовне с хитроватой улыбкой, словно стараясь сказать этим взглядом то, чего не договорил словами.

Ольга Викторовна с притворной укоризной смотрит на соседа и качает головой.

- И все-то вы, мужчины, на одну колодку сделаны! - добавляет она.

Маланья принесла самовар.

- Ну, будем чай пить и поговорим о вашем путешествии.

Ольга Викторовна накрывает стол, изредка перебрасываясь с гостем короткими фразами.

- Знаете, Ольга Викторовна, - говорит Лобанович, сидя за столом, кроме шуток, я серьезно думаю о своем путешествии. Но я вижу в нем не только одну поэзию, здесь может быть и неинтересная проза. Но дело не в этом. Я хочу ближе присмотреться к тому, как люди живут, чем живут и что они думают. Такое желание появилось у меня недавно. Вы знаете, что я делаю тайком? тихо спрашивает Лобанович.

Ольга Викторовна смотрит на него.

- Вероятно, пропаганду ведете?

- Именно. Крамольные идеи проповедую.

- Ну?! - Учительница еще более оживляется, и в глазах у нее поблескивают искорки.

- Что вы на это скажете? - спрашивает он.

- Молодец вы, Андрей Петрович! От души желаю вам успеха. Интересно, как вы это делаете?

- Пока что у меня есть три человека, крестьяне, и один из них мужчина весьма серьезный. На него можно положиться, как на каменную стену. По вечерам иногда он заходит ко мне, и я учу его - он неграмотный, - а вместе с тем веду беседы на разные "крамольные" темы. Приходят и еще двое, отец с сыном. Интересные люди!

- А как же вы напали на них, собрали? - спрашивает Ольга Викторовна.

- Да просто присматриваюсь к людям, прислушиваюсь к их словам, испытываю их понемногу.

- И они слушают?

- Очень внимательно. Вообще работать с ними можно. Одно только мешает нет соответствующей литературы.

Лобанович рассказывает историю с нелегальной книжечкой.

- Кое-что у меня найдется, - говорит учительница.

- Пожалуйста, одолжите мне, - просит Лобанович.

Ольга Викторовна тотчас же встает, роется в своих потайных хранилищах и вынимает несколько тоненьких брошюрок.

- Возьмите и используйте, но только верните мне.

Лобанович бегло знакомится с книжечками и прячет их.

- Как вы думаете, Ольга Викторовна, каким образом могла попасть ко мне на крыльцо запретная книжечка?

- В Пинске, наверное, есть революционная организация, и нашелся умный человек, который догадался подбросить вам эту книжечку.

- Наверно, так оно и есть, - соглашается Лобанович.

- Я на этих днях собираюсь в Пинск. У меня там есть знакомые. Через них можно связаться с организацией. Тогда литературы будет достаточно. Вот эту работу я понимаю!

Ольга Викторовна совсем оживляется. Она только жалеет, что у нее нет пока что таких людей, с которыми можно было бы также заняться чтением нелегальных книг, но утешает себя тем, что войдет в организацию и организация ей поможет.

Они долго сидят и разговаривают. Ольга Викторовна показала толстую рукописную тетрадь, в которой переписано много разных революционных песен и стихотворений.

Возвращаясь домой, Лобанович всю дорогу думал о своей нелегальной работе и об Ольге Викторовне. В ее лице он впервые видел девушку, открыто мечтающую о революционной работе, и проникся к ней большим уважением.

XXII

За последнее время в Высоком произошли некоторые перемены. Приехал новый писарь Матей Дулеба; прежнего писаря, чернявого Романчика, забрали в солдаты.

Когда это стало фактом, старшина Захар Лемеш не на шутку загрустил и даже пришел в отчаяние. Сколько сочувствия и сожаления было высказано здесь Романчику!

- Эх, Федя, Федя, друг ты мой любимый! Не думал я и не гадал разлучиться с тобой.

Старшина опускает глаза и грустно склоняет голову, словно вдова, похоронившая мужа. И тогда уже сам писарь выступает в роли утешителя.

- Ничего, Захарка! Приедет другой писарь, будете жить и дело делать.

Говоря это, Романчик хлопает старшину по широкому плечу. Но сам он убежден, что другой писарь никогда не будет таким деловым, как он. Романчик хочет услышать это от старшины. И старшина говорит ему:

- Нет, брат Романчик, нет, Федя, не наживу я другого такого писаря, как ты.

На некоторое время они умолкают, опускают головы, вместе отдаются грустным чувствам.

- Э-э! Есть о чем горевать, - первым нарушает молчание Романчик и залихватски машет рукой. - Найдутся люди, а мой здесь и след пропадет, и память обо мне умрет.

Если бы Романчик был поэтом, он, вероятно, сложил бы самую жалостную элегию самому себе, но он только просто образованный человек, способный глубоко чувствовать. С него достаточно, если он удачно применит соответствующие чужие слова. И он приводит их из священного писания:

- "Человек - яко трава; дни его, яко цвет полевой, тако отцветут".

Старшина не знает, что ответить на это, а ответить что-то нужно. Он сначала причмокивает, а затем с неподдельной горечью говорит:

- Отцветут, отцветут! Рунда, они отцветут!

Дело кончается тем, что писарь посылает деда Пилипа за дюжиной пива.

Притащив целую корзинку пива, дед говорит:

- Не нажить нам такого панича, пусть даст вам бог здоровья.

И на его долю перепадает не один стакан пива.

Тем не менее Романчик уступает место другому писарю, его слова из священного писания оправдались: память о нем оказалась не такой прочной, как можно было думать, принимая во внимание печаль старшины. Захар Лемеш дружно живет и с новым писарем, ведь и поговорка такая есть: "Писарь со старшиной как муж с женой". А память о Романчике так и заглохла, и только я теперь вспоминаю его, но за эти воспоминания он, может быть, и спасибо не скажет мне. И мало того что заглохла, - Захар Лемеш проявляет до некоторой степени и предательство по отношению к Романчику: не прошло и недели, как приехал сюда Матей Дулеба, а старшина уже говорит:

- О, этот, брат, еще мудрее, чем тот!

Матей Дулеба прежде был учителем, но захотелось ему попробовать хлеба волостного писаря, более вкусного и сытного. С Лобановичем Матей Дулеба чувствовал себя связанным своей недавней учительской профессией, и это послужило причиной того, что он признался Андрею, каким способом добился писарской должности: