Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

{01343}

Репортер поднялся, похлопал рукой по коленям и подошел к ней. - Андре... Хорошо, я буду вас любить, только исполните одну мою просьбу... - Какую хотите! Тысячу просьб, моя дорогая! - Я не хотела до сих пор делать это, но... теперь вынуждена... Выбираю вас своим мстителем... Вы были хоть раз на моей родине? И Илька, облокотившись о плечо репортера, принялась шептать ему на ухо. Шептала она очень долго, с жаром, жестикулируя руками. Он записал кое-что в свою репортерскую книжку. - Исполните? - спросила она. - Да... Я ее ненавижу после того, что услышал от вас... - Поезжайте сейчас же... - Как же вы узнаете, исполнил я поручение или нет? - Я поверю вашему честному слову, - сказала Илька. - В свою очередь, Илька, дайте мне честное слово, что вы... не обманете меня... Илька на секунду задумалась. Еще бы! Ей приходилось низко солгать, солгать человеку преданному, честному и... первый раз в жизни. - Честное слово, - сказала она. Репортер поцеловал ее руку и вышел. Через час он уже сидел в вагоне, а на другой день был вне Франции. Выпроводив репортера, Илька вышла из уборной в фойе, уставленное столиками. Бледная, встревоженная, забывшая, что она в этот вечер объявлена больной, она заходила по всем комнатам. Ей не хотелось думать, но самые ужасные, беспокойные думы сменяли одна другую в ее горячей головке. Мысль, что ее барон любит или любил эту женщину, терзала ее. Когда она вошла в партер, взоры публики обратились к ней и к ложе мадам Бланшар, которая сейчас только утверждала, что Илька больна и лежит в постели. "Новенькие", подвизавшиеся в это время на сцене, вдруг услышали шипенье, свист, аплодисменты и принялись кланяться... но публика не им шикала и аплодировала... - На сцену! Венгерские песни! - закричала неистовавшая публика. - Марш на сцену! Илька! Браво!

{01344}

Илька улыбнулась, показала рукой на горло и вышла, предоставив толстой Бланшар самой ведаться с обманутой публикой. Она пошла в один из кабинетов ресторана, где обыкновенно ужинала с "друзьями". За ней последовали ее поклонники. Ужин на этот раз вышел невеселый. Илька молчала и ничего не кушала. Вместо веселого смеха и ломаного французского языка, "друзьям" пришлось слушать одни только глубокие вздохи. Сези, главный заправила ужином, тоже был угрюм. - Чёрт бы побрал эти невинности с их невинными рожицами! - бормотал он, пожирая глазами Ильку. Дезире пил и молчал. В последнее время несчастный драгун стал задумываться... Ильке, которая требовала сто тысяч, он не мог предложить и двух. Его отец на днях умер, и имение поступило в распоряжение кредиторов. На бескорыстную любовь он не рассчитывал: он знал, что он некрасив и что эти девчонки корыстолюбивы... Сын банкира Баха, Адольф, на обязанности которого лежало напаивать всех шампанским, сидел рядом с Илькой и фамильярничал. Он, как самый богатый, имел на это право... Он пил из Илькиной рюмки, шептал Ильке на ухо и т. п. Это фамильярничанье наводило еще большую тоску на ужинавших, которые терпеть не могли Адольфа Баха за его богатство. В нескольких шагах от стола, за которым пили, у окна сидели два старичка. Один из них - фабрикант из Лиона, Марк Луврер, другой... В другом вы не узнаете нашего старого знакомого, скрипача Цвибуша, хотя это и он. Он сильно изменился. Он похудел, побледнел, и лоб не блестит уже от пота. В глазах апатия, покорность судьбе... Старый Цвибуш махнул на всё рукой... Всё пропало для него с его Илькой. На нем уже нет рубища. Белая сорочка с золотыми запонками и черный фрак облекают его всё более и более худеющее тело... С Луврером, одним из самых ярых поклонников Ильки, он беседовал... о литературе. К трем часам все, за исключением Цвибуша, его дочери и Луврера, были уже пьяны. Хмель несколько расшевелил невеселых, угрюмых кутил. Безнадежная любовь разгорячила их пьяные головы. Языки развязались...

{01345}

В четыре Илька уходила с отцом домой. До ее ухода каждый старался на прощанье сказать ей наедине несколько слов... - Я вас люблю!- говорил ей каждый, и каждый сулил ей рай. - Сто тысяч! - коротко говорила она. В мае, в один из тихих вечеров, нашелся-таки, наконец, человек, который отдал ей сто тысяч и положил конец всей этой комедии. Человеком этим был драгун Дезире. В три часа ночи, когда все были уже пьяны, в кабинет вошел драгун. Он был бледен и возбужден. Ни с кем не здороваясь, он подошел к Ильке, взял ее за руку и отвел в сторону. - Я принес, - сказал он глухим голосом. - Бери... Знаешь, что я сделал? Я ограбил своего дядю... Завтра же меня отдадут под суд... Возьми! Согласен! Из груди Ильки вырвался крик радости. У нее было уже сто тысяч! И в то же время лицо ее покрылось мертвенной бледностью: настала пора заплатить за сто тысяч... Адольф Бах, который следил за движением Дезире, подошел к Ильке и, услышав слово "согласен", побледнел. - И я согласен! - быстро сказал он и схватился за свой карман... - И я дам сто тысяч! Дезире насмешливо улыбнулся. В мальчишке Бахе он не видел теперь достойного соперника. - Я первый согласился... Вам, Бах, не мешало бы идти спать. Вас няня ждет. - Я не сплю с нянями. Мне, Дезире, ваше лицо не слишком нравится. Оно слишком напрашивается на пощечину! Даю сто десять тысяч! - Даю сто двадцать!.. Дезире украл у дяди ровно сто двадцать тысяч. Сези, пьяный, пожирающий своими глазами Ильку, как змея - кролика, вдруг встал и подошел к Баху и Дезире. - Вы... вы... соглашаетесь? - забормотал он. - Вы с ума сошли! Вы... вы... с ума сошли, мальчишки! Сто тысяч! Ха-ха-ха! Pardon, mademoiselle, но все-таки... согласитесь сами...

{01346}

- Даю сто двадцать! - повторил Дезире. - Даю сто двадцать! - сказал мальчишка Бах и захохотал. - Даю сию минуту наличными деньгами! Сези пошатнулся. Он не хотел верить своим ушам. Неужели найдутся такие дураки, которые купят за сто тысяч женщину, которую он во всякое время мог бы купить за пять тысяч? И неужели ее купит... не он? - Это невозможно! - закричал он. - Даю и я сто двадцать! - сказал подошедший четвертый мужчина. Это был рослый, здоровый помещик Арко из окрестностей Марсейля, очень богатый человек. Ему ничего не стоило бросить к ногам девчонки сотню тысяч. Недавно он лишился жены и единственного сына и теперь заливает свое горе вином и покупною любовью. - И я согласен! - сказал серб Ботич, выдававший себя за секретаря какого-то посольства и прокучивавший ежедневно массы денег. Сези принялся перелистывать свою записную книжку, записывать что-то, высчитывать. Карандаш так и ходил по бумаге. - С какой же стати, господа? - бормотал он. - Неужели у вас деньги так дешевы? Почему же непременно сто двадцать, а не ровно сто? Тридцать... шестьсот... Почему же не ровно сто? - Сто двадцать пять! - крикнул Бах, победоносно глядя на своих соперников. - Согласен! - крикнул Сези. - Согласен! И я согласен, говорят вам! - Я не хочу вашей прибавки, - сказала Илька Баху. - Возьмите свои пять тысяч назад. Я согласна и на сто двадцать... Только, господа, не всех... Один кто-нибудь... А кто же именно? - Я, - сказал драгун. - Я первый дал свое согласие... - Это пустяки! - заговорили другие. - Пустяки! Нe все ли равно, первый или второй? - Это пустяки, - сказала Илька. - Как же быть, господа? Все вы одинаково мне нравитесь... Все вы милы, любезны... Все вы одинаково меня любите... Как быть? - Бросить жребий! - предложил молодой человек, не принимавший участия в купле и с завистью поглядывавший на покупателей...