Анатолий Королев - Быть Босхом

Жизнь солдата в зоне состоит из политзанятий и труда на обустройстве военных полигонов в окрестностях Чебаркуля, где дислоцирована боевая мотострелковая дивизия УРАЛВО под командованием полковника Черепа (Череп не плод воображения автора, а фамилия весьма перспективного командира тогдашней советской армии, которому прочат пост военного министра. Не вышло).

Гауптвахта исполнена самыми мрачными красками Босха.

Первый раз спускаюсь по бетонным ступеням в гулкое подземелье штрафных камер. Должность дознавателя обязывает меня обходить камеры арестантов. Есть жалобы? Мой Вергилий - все тот же заботливый сосед по общежитию, поклонник писателей, начальник губы, старшина сверхсрочник Стонас.

Итак,

Оставь надежды всяк сюда входящий.

В душном подземелье стоит острая вонь хлорки. Уже через пару минут у меня слезятся глаза. Как же солдаты выдерживают эту пытку?

По закону мы обязаны проводить дезинфекцию камер каждые сутки, мрачно врет Стонас.

Вот почему у входа горой стоят бочки с хлористой известью.

Старшина, покажите вчерашних дезертиров.

На службе офицеры и сверхсрочники обращаются друг к другу на "вы".

Дежурный вертухай открывает стальную дверь. От лязга ключей голова гудит, как барабан. У Босха пытка звуками в "Аду музыкантов" - главное орудие бесов. Нога с копытом рвет струны у лютни. Свинья дует задницей в деревянную дудку. Босх трактует уши в аду как нужники для испражнений дьявольской музыки.

Наконец дверь неохотно открыта.

Встать! Смирно! Командует старшина.

Боже мой... Передо мной замер раздетый до пояса молодой солдат, синий от наколок, словно в драконовой чешуе. Самая крупная ошейником огибает горло, а на ошейнике крупными буквами: раб КПСС, а к голой коже живота над пупком пришита солдатская пуговица!

Пришита суровой ниткой, черной от засохшей крови.

(В Китае юношу с наколками никогда не призовут в армию Китая).

Ну, мудозвон, качает головой Стонас, гнус, волчара.

Права решил покачать? Формой советской армии парашу накрыл!

Срывает с наслаждением садиста пуговицу. Кровь из раны алой ниткой стекает к пупку.

Замечаю иголку, продетую сквозь сосок.

Старшина, смеясь, демонстрирует дознавателю пуговицу с пятиконечной звездой в коростах засохшей крови. Эстета мутит от низких страстей бытия.

Пуговица тут же брошена на пол, и, как писал Достоевский, "звеня и кружась на ребре" катится по бетону.

Вызвать врача, командую я.

Есть, товарищ лейтенант.

Жалобы?

Жалоб у трупа никак нет, ерничает солдат.

Не хами, бельмондо. Отвечай по уставу! Ватерпас захотел?

Оставьте его, старшина!

Тезаурус: Ватерпас - одна из форм издевательств над зеком: человека макают головой в унитаз, куда опорожнился опущенный (изнасилованный) педераст.

Дежурный закрывает камеру и бежит в санчасть за врачом.

Я, чуть ли не шатаясь от хлорной вонищи и рези в глазах, выхожу наверх отдышаться.

Старшина Стонас следует следом, пыткой совиных глаз смотрит в глаза офицера, любопытно, что тот будет делать.

Я хорошо понимаю его интерес, - расход хлорки превышает все мыслимые пределы дезинфекции, это всего лишь довесок в машинерии ежедневных пыток, но не ты, рядовой старшина, узаконил эту практику хлорной потравы.

Сможет ли визионерский роман о средневековом мистике выдержать груз Бишкиля и не потонуть, как бумажный кораблик под брошенным кирпичом?

Босх.

Придумать все новую и новую пытку было главным занятием Босха всю жизнь.

Описать это кишение мучений опускаются руки. Наугад открываю правую створку великого триптиха "Сад земных наслаждений", где в пекле ада замечаю ну хотя бы голое тело грешника, усаженного Босхом на лезвие бесовского ножа - острием вверх, чтобы рассечь пополам мошонку, - мало того, на спине того бедолаги лицом к заду усажен бес, который, по воле создателя, лупцует суковатой - так больней! - дубиной несчастного по заднице. Больше того, бока грешника слева и справа стиснуты исполинской - под стать ножику черта двустворчатой речной раковиной из числа тех ракушек, что обычны на плесе любой нашей речушки. И этим создатель ада подчеркивает угрозу того, что в час Суда кусающей пыткой грешнику кинется на тело каждая мелочь, каждая хрупкая ракушка будет раздута Карой в человеческий рост, чтобы жалобно хрустнули в тех челюстях твои косточки.

Босх босиком бродил по песку речной отмели вдоль притока Даммел речушки Аа и поднимал смерчем воображения весь этот песок под ногами, чтобы кинуть мириад укусов самума на падшее мироздание.

Но мало той презренной ракушки, написанной, кстати, с живописной мощью прозрачной лупы, которая увеличила нежный блеск перламутра в гнутой ложечке створки до марева серебра. Над жвалом сей муки, где челюсти едят человека, живописец подвешивает вдобавок колокол на кривом от того священного веса дереве. Колокол тоже участвует в пытке!

А вместо медного языка в том рупоре злобы болтается еще один мученик...

И такой рой мучений в каждой шахматной клеточке.

Художник гуляет в окрестностях города, изучая детали пейзажа, как меню для адских застолий.

Хертогенбос.

Рассказывают.

Для точного изображения терзаний распятой мученицы Святой Вильгефорты Босх привязал к домашнему распятию высотой в человеческий рост маленькую кухарку-карлицу и держал ее там до вечера несмотря на мольбы и крики о помощи, пока та вовсе не обессилела.

И что же!

Мастер караулил кистью вовсе не муки той карлицы, а видел внутреним взором дерганья насекомого. Он рисовал на самом деле огромную муху, которая оседлала летящий крест для его полотна "Детские игры в Вифлееме", где изобразил евангельский кошмар избиения еврейских младенцев в виде детской игры на площади своего Хертогенбоса, перед собором Святого Иоанна, где его когда-то отпоют.

Он разделил детей на Соборной площади на жертв и мучителей, тоже детей, которые, облачившись в римские латы явно не по размеру и росту, оседлав деревянных лошадок, убивают младенцев с яростью исступления.

Когда на исповеди кухарка пожаловалась священнику отцу Якобу ван дер Меену о пытках хозяина, тот посетил мастерскую патриция и попытался прочесть художнику мораль о недопустимости ради вымысла терзать человека.

На что Босх рассмеялся и сказал, показывая на картину, где дети убивают младенцев: кто дал приказ казнить в Иудее всех младенцев до трех лет, я или, может быть, все-таки Ирод? Дело мастера поразить живых грешников в самое сердце. Мне достаточно всего лишь заметить муху в паутине, чтобы подумать о Страшном Суде. Совсем другое сердце у хертогенбосцев. О, этот слиток чистого сала нужно поджаривать на сковороде часами. Увидев, как дети убивают детей же, он, может быть, хотя бы вздрогнет. Да и то нет уверенности. Желудок мира настолько испорчен, что лечить его можно только змеиным ядом в нужных пропорциях. Или кровопусканием, которое пришло к нам из Италии и стало повальной модой у лекарей. Кисть - бич Божий.