Анатолий Королев - Быть Босхом

Мы с вами, кажется, предпочитаем сидеть в партере.

Или вас тянет на сострадание к воробьям?

Тут каждое слово с двойным дном.

Доказывать капитану, что сентиментальный тигр санкюлотов вовсе не герой моего романа, значит расшаркиваться в политической благонадежности, чему он никогда не поверит. Слишком умен и проницателен. И про "воробьев" ввернул совсем не случайно. Ведь ты, братец кролик, идешь свидетелем обвинения по делу Воробьева-Веденеева, идешь, а не пятишься.

И все же, лейтенант, капитан спрыгивает с уголка стола на пол и растирает затекшую ляжку, я бы посоветовал вам написать рапорт нашему новому начальнику штаба майору Супругу. Сообщите о дошедших до вас слухах про издевательства Стонаса над солдатами. Пусть выбирает - наложить резолюцию или наложить в штаны. А ваша совесть, лейтенант, будет чиста.

Черт побери - именно так я и сделал.

Майор Супруг, худой аскет с огнистыми глазами грифа, горящими голодом, через решетку вольера, ткнув палец в специальную резиночку, чтобы смочить сухой кончик, пролистнул нехотя пальцем и взором мой пространный рапорт на двух листочках бумаги, молча положил бумаженции в ящик стола и скомандовал: свободны.

Никаких комментариев.

Ах так! Думает пылкий романтик, что ж, тогда скоро СА (советская армия) получит на стол более веселое чтиво...

В час желанного отбоя (лихо строчил я на бланке допроса), когда сердца солдат мирно спят после натруженного дня, в расположение роты охраны дисбата ворвался пьяный в дупель сержант Цыренков из старослужащих. Сотрясая тишину роты трехэтажным матом, он схватил в руку половую швабру и двинулся вдоль солдатских коек. Двинулся не просто так, а с умыслом нанося удары тяжелой шваброй по невинным телам рядовых.

Мало того что своим дерзким поступком он нарушил ратный сон роты, Цыренков пьяно метил шваброй точно в головы спящих жертв.

Рядовой Ёжиков, кстати, отличник боевой и политической подготовки, разбуженный грязным матом верзилы и увидев как планомерно метят удары старослужащего по головам, решил перехитрить садиста. До его койки оставалось всего два человека. Ёжиков незаметно перевернулся под одеялом, и положил ноги на подушку, а головой лег в ноги.

Солдат верно решил - голову надо беречь для дальнейшего прохождения службы, а ноги все стерпят.

Но тут случилось самое непредвиденное!

В тот самый момент, когда хулиган Цыренков наносил удар шваброй по соседу Ёжикова рядовому Петрову, злополучная швабра, - бац! - сломалась.

Казалось бы, хватит (ликует мое перо), но пьяный дебошир не собирался прекращать свое бесчинство. Отшвырнув обломки швабры, он нашарил на полу сапог рядового Дыбенко и, шагнув к очередной кровати, где затаился, как мышь, рядовой Ёжиков, - напомню, в обманной позе - положив ноги, закутанные одеялом, на подушку, словно там мирно спящая голова. Спрятав истинную голову в ноги...

Так вот, шагнув к кровати следущей жертвы пьяный изверг нанес страшный разящий удар сапогом Дыбенко (45-й размер, примерный вес два килограмма), метя в ноги, по... голове Ёжикова.

Еврейское счастье!

От пушечного удара сапогом Ёжиков сначала потерял сознание, затем залился кровью, и в конце концов получил сотрясение мозга и в придачу трещину у основания черепа. О чем было записано дежурным врачом лейтенантом Попенко в книге регистрации больных.

Кроме того, от зверского удара сапог Дыбенко лопнул, а стелька языком вывалилась наружу, тем самым сапог, как и рядовой Ёжиков, оказался негодным к прохождению строевой службы.

Мою издевку никто не заметил!

Больше того, прибывший из прокуратуры военный следователь, юрист, майор Шелковый сказал мне: вы так вкусно описали сапог, товарищ лейтенант, что я решил приобщить его к делу как вещдок.

Пришлось всей ротой искать тот проклятый сапог.

В советской армии всегда было туго с юмором.

Забегая вперед, скажу, что за два года службы я накропал целый сатирический роман из подобного рода красочных описаний (разумеется, если факт такой стиль позволял). Подвоха никто не заметил. А вершиной моей карьеры стало совещание работников Уральской военной прокуратуры в Свердловске, где с высокой трибуны мое имя прозвучало как пример мастерских описаний воинских преступлений и тем самым хохоток пера и свист пересмешника были поставлены всем в пример...

Но вернусь-ка... куда - в Бишкиль или в Хертогенбос?

Пожалуй, в Прагу.

Первый раз за границей я очутился осенью 1989 года, когда приехал на два месяца в Прагу. Мне повезло оказаться здесь за неделю до начала бархатной революции, но я не об этом.

Наравне с революцией стоит мое воспоминание о курином яйце.

Так вот.

Первый день приезда, первый час в Праге, я иду в супермаркет, где, потрясенный западным изобилием, делаю покупки, в частности, покупаю десяток куриных яиц.

И вот оно приготовлено, как я люблю, - то есть сварено в мешочек.

Я отрезаю специальным ножичком верхний купол скорлупы, погружаю в горячую мякоть ложечку и не понимаю, что такое вкушаю. Мои чувства с переездом настолько обострены, что я ощущаю малейшие оттенки жизни. Я вижу обычное куриное яйцо, но, закрыв глаза, понимаю, что поедаю чуть ли не амброзию античных богов. И вдруг понимаю задним умом, что в России ел какие-то взвинченные, истеричные, неправильные куриные яйца.

Это же было абсолютно правильное яйцо. Спокойное и уравновешенное. Я вспомнил птицефабрику на Урале - один из кошмаров моей журналистской юности. Обычно курица несет яйца на том же конвейере, который тащит птицу в забойный цех.

Вот оно что, - ты ел яйца потрясенных кур.

И еще!

Оказывается, нельзя наесться голодной курицей.

И постскриптум.

Этот текст пишется спустя тридцать пять лет после юности, но даже сегодня мое перо птицей норовит вырваться из Бишкиля и лететь из зоны хоть на край света.

Хертогенбос.

Фома Аквинский имел полное право повторить стоиков: мир лежит во зле.

Все, что случается в нашем мире, может быть делом рук демонов.

Босх вполне разделял это умонастроение.

Его первый биограф молодой монах Доминик Лампсоний был уверен, что Босх побывал в аду, и, обращаясь к художнику, с которым был знаком несколько последних лет жизни мастера, писал:

Что означает, Иероним Босх, этот твой вид, выражающий ужас, и эта бледность уст? Уж не видишь ли ты летающих призраков подземного царства? Я думаю, тебе были открыты и бездна алчного Плутона и жилища ада.

Рассказывают (пишет Доминик Лампсоний), что Босх долго искал лицо для изображения Святой Вероники, которая промокнула белым платком пот на лбу Христа на крестном пути, пока не нашел прелестную девушку, дочь арбалетчика вер Бенинга по имени Алейт. Живописец одел ее в изысканное аристократическое платье с головным убором, вдел в уши тяжелые жемчужины и так преобразил простушку, что та исполнила свою роль на картине с истинной святостью ангела.