Александр Ржешевский - Тайна расстрелянного генерала

Загадка власти, по-видимому, во все времена заключалась в том, что судьбой и жизнью огромного количества людей, созданных природой для благоустройства и процветания планеты, распоряжались люди не достойные, а по большей части ничтожные, не отмеченные большими талантами. К власти лезли те, кто не умел украсить жизнь, продвинуть мастерство или открыть неведомое. Те и кидались в политику. Впрочем, и тут, как в торговле, невозможно было без определенных способностей. Но люди, промышляющие торговлей, конечно, стоят выше.

Начиная восточный поход, Гитлер очень надеялся на космические силы. А человечество, люди были для него отвлеченными понятиями, как буковки, цифры, символы. Ни мыслей, ни духа, ни страданий их он не знал. Не хотел понять и очень бы удивился, если бы его об этом попросили.

Свидетельством космической поддерживающей силы стали победы германского оружия, потрясшие Европу. И еще воодушевляла Гитлера робость восточного колосса, развал и распад, прикрываемый барабанным боем и звонкими песнями. Финская война показала, где подлинное величие. Русские генералы тупо долбили линию Маннергейма, не считаясь с потерями, и это окончательно развеселило немцев. Начав кампанию во Франции, они не стали меряться силами с линией Мажино, а попросту обошли ее, оставив утыканные орудиями бронированные штольни для выращивания шампиньонов.

Но западных побед было мало. Только власть над Востоком позволяла Германии достичь заветной цели — мирового господства. Уже задымили Освенцим и Дахау, первые тысячи французских, бельгийских и польских солдат уже шагнули в их огненные пасти, когда подуставшие немецкие дивизии застыли перед российским простором, изготовясь к смертельному броску.

Молодость не бывает без счастья. И оно пришло к Надежде. После стольких волнений и сомнений она убедилась наконец, что беременна. И эта ослепительная новость сделала ее другим человеком. Мир наполнился красотой, цветом, свежестью.

Из семейных преданий она знала, сколько мук приняла мать, сколько лечилась. Надежда думала, что и ей уготована такая же судьба. И вдруг чудо свершилось само собой.

Теперь и на людей она глядела по-другому — радостно, без опаски. Ей казалось, для всех близких это будет такое же событие и все станут так же радоваться и торжествовать, если узнают об этом. И она не говорила только за недостатком времени, потому что первым должен был узнать главный в ее жизни человек.

Целую неделю она пыталась связаться с Дмитрием Григорьевичем. Отвечал дежурный. Она называла себя. Прежде имя ее было как ключик к волшебной двери. Дмитрий Григорьевич тотчас отзывался. Теперь волшебство исчезло. Казалось, заветный телефон бесконечно занят, дежурный в штабе отвечал другим голосом — молодым, издевательским. Видимо, в приемной появился новый адъютант. Неужели его не предупредили? Как же так? Надежда была в смятении.

Вспоминая прошлую жизнь, удивлялась — да с ней ли все произошло? Вдруг исчезли мужчины, много значившие для нее. Остался пожилой, можно сказать, старый человек, затмивший в ее воображении остальных. Теперь она знала по себе, что самая сильная страсть угомонится, чтобы подняться новой волной, самая сильная тоска пройдет, если молодость еще бурлит в сердце.

Иногда ей хотелось выставить свое счастье напоказ. Но высокое положение Дмитрия Григорьевича принуждало ее молчать, хранить крепко-накрепко общую с ним тайну. Больше всего она опасалась тетки. А та, будто чувствуя сокрытую ото всех связь, начала звонить в больницу непрерывно, спрашивала о пустяках, но ждала каких-то важных ответов или сообщений. Даже в телефонную трубку, по тончайшим проводам, сочилось это неуемное беспокойство.

Однако о Дмитрии Григорьевиче тетка никогда не заговаривала.

— У вас что-нибудь происходит в доме? Содом или Гоморра? — недовольно спрашивал главврач Кукса. — Отчего такие частые звонки?

Был он толстый, неповоротливый. И напускал на себя столько важности, что медсестры робели перед ним, а за глаза ругали. Надежду он донимал своими вопросами чаще, чем остальных. Но строгость свою не терял.

— Какие проблемы? — интересовался он, иногда без повода. — Ну все-таки?

— Нет никаких! — весело отвечала Надежда, дожидаясь, когда он уйдет, чтобы снова взяться за телефон и звонить в штаб.

В конце концов она сказала адъютанту напрямую:

— Мне срочно нужен Дмитрий Григорьевич! Он сам просил меня позвонить. Найдите его!

Нагловатый голос дежурного не задержался с ответом:

— Товарищ первый уехал.

— Куда?

Почему-то она не подумала, что это может быть военная тайна. И требовала сообщить, где командующий. Ни больше ни меньше. Ее как будто заклинило. Наконец нагловатый голос адъютанта назвал Белосток, самую западную оконечность страны. И Надежда почему-то не усомнилась в правдивости этих сведений.

— Долго он там пробудет?

— Позвоните через неделю. Не советую туда ехать, — вдруг твердо добавил дежурный.

Теперь она могла рассчитаться с ним за издевательский тон.

— Это я сама решу, — бросила она в трубку.

Наглый адъютант сам подсказал ей дальнейшие действия. Конечно, в Белосток.

Она раздумывала одну ночь и целое утро. К вечеру никакие трудности не могли ее удержать. Она допускала, что Дмитрий Григорьевич поразится ее внезапному появлению. Служба — дело святое. Но волшебная весть, которую несла ему Надежда, перевесит все. В этом нельзя было сомневаться. Надо было только мчаться и мчаться вперед. Она не видела кровавого заката, предвещавшего перемену погоды, не замечала резкого холодного ветра, летевшего с темных западных склонов.

Счастливое, взвинченное состояние помогало верить, что все удачно сложится и люди начнут думать, как хочется ей. И скажут те слова, какие она мысленно произносила за них.

Как случалось иногда в критические минуты, ей повезло сразу. Попался водитель армейского грузовика. Правда, ехал он не в Белосток. Но часть пути оказалась общей. Это устраивало Надежду. И она влезла в кабину, нисколько не сомневаясь, что поступает логично и правильно.

К тетке решила не заезжать.

В Синево из командировки воротились ночью. На усадьбу свою Иван попал через пролом в заборе, не стал заходить в калитку. Слух об арестантском газике достиг смоленских лесов. По приметам, известным ему одному, попытался угадать, нет ли в доме незваных гостей.

Все было тихо, спокойно, и он вошел в избу. Еще в дороге решил по возможности меньше находиться в деревне. Со слов Верки знал, что речная пойма вся в копнах. За Лисьими Перебегами заканчивали косить. Он решил ночевать там, у костра, или в соседнем лесничестве. А покуда, как командированный, он располагал свободным днем. Поэтому чуть свет помчался к Людмиле узнать про Надежду.