Владимир Кожевников - Забытый - Москва

- Так, князь Дмитрий. Давай Серпухов всерьез крепить, - в душе Владимира все пело: ведь уже на татар замахивались, и говорили об этом как о деле обыденном, хозяйственном, словно это был сев или сенокос!

- В таком разе, князь Владимир, - загудел монах, - тебе бы самому тут почаще появляться.

- У меня тут очень хороший хозяин сидит, окольничий Яков Юрьевич. Все старики его сильно уважают и хвалят. Познакомитесь поближе - увидите. Но я не против и сам почаще. Могу и вовсе сюда перебраться, что мне в Москве делать. Только без тебя мне тут несподручно, так что давай-ка со мной.

- Это мы с толстым удовольствием! - урчит Ипатий, - Только бражки с медком переправь сюда побольше загодя, а то ну как кончится. Тогда...

- Этого добра тут, отец Ипат... - смеется Константин, - не беспокойся. А вот и пельмени! Ты, князь Дмитрий, если не едал, то сначала послушай. Тут вот укропчик солененький, рубленый, ты им сверху посыпь. Чесночку маринованного, если остренькое любишь. И откусывай осторожно, потому что там сок внутри очень жирный и очень горячий - все нёбо сполушубишь, если не остережешься. Давай!

Тут-то Дмитрий Боброк и влюбился в серпуховские пельмени, как когда-то его отец в "тверьскую" уху. Он ел, хвалил, отдувался, снова ел и никак не мог насытиться, а когда вспомнили о чехах, он так огрузнел от съеденного и выпитого, что не захотел уже и подниматься, всерьез подумав перенести визит на утро. Только удивленный взгляд Владимира заставил его устыдиться. Он затряс головой, заворочался:

- Алексей! Гаврила! А ну поднимайтесь! Расселись, зажрались, все дела забыли. Пошли!

Алешка с Гаврюхой не поняли, но привычно вскочили:

- Куда, князь?

- К чехам, куда ж еще.

* * *

У чехов было все по-прежнему: один дом темный, в другом светился первый этаж, а на улицу доносились то шум, то вой. Вой означал пение. Не то чтобы чешские песни были некрасивы, немелодичны. Просто у Иржи и Рехека в сочетании с огромной любовью к пению имелись такие вокальные данные, что слушатель, закрыв глаза, ни за что не отгадал бы, находится ли он среди певцов или в овечьем закуте, или даже в свином хлеву. Чехов, впрочем, сие не смущало ни капли, и стоило только им употребить кружки по три своего пойла, как концерт начинался и продолжался с перерывами до тех пор, пока певцы не валились спать.

Сторожа окликнули, Константин отозвался. Подошли к крыльцу. Бобер оглянулся на монаха:

- Поют. Что теперь от них толку?

- Не страшно. И расспросим, и растолкуем. Что ж нам, из-за их пьянки лишний день терять? Завтра с утра они еще тупей будут с похмелуги-то.

В дом ввалились вшестером и были встречены восторженным ревом и даже слезами. Женщины (все четыре были тут, все навеселе) кинулись целоваться. Хозяева прекратили выть, моментально прослезились и, раскрыв объятья, поднялись, крича одновременно:

- Ой же ж, княже! От не ждали ж! Откуда Боже принес?! От же ж радость!

Гости: четверо старых арбалетчиков и двое незнакомых (новые мастера?) молча почтительно поднялись, осторожно улыбались. Пришедших усадили, женщины кинулись обновить стол. Чехи, перебивая друг друга, начали выспрашивать - откуда? как? какие новости в Москве? Но Дмитрий жестко остановил их:

- Стоп! Наши новости вам воевода после расскажет. Рассказывайте вы. Все! Как дела и какие проблемы.

- Тай дела ж - лучшей не надо. Хотя надо б и лучшей.

- Это как же?

- Ну й, сам видишь: стукарня готова, действует. Сушильни аж три - тебе сказали? - материала достаточно. Арбалетов вже три десятка сделали. Дело пойшло. Но медленно. На такую стукарню можно с полсотни подмастерьев взять. Так рассчитывали, на то и три сушильни, да нет народу. Толковых мастеров вот они, все тут. Остальные мальчишки, из них мастера если й выйдут, так года через три, а то й и не выйдут.

- Ну и что? Учите, готовьте. Нам тут не три года сидеть - дольше. Мне - так, пожалуй, и до конца. Ну а вам, как решите, но только и вы ведь отсюда нищими не захотите уехать. Верно?

- То й верно... Иначе б не ехали.

- Ну вот! А то, что я вам в Москве еще советовал, - не получается?

- Что именно, княже?

- Чтобы детали к арбалетам на стороне брать, у настоящих мастеров? В Москве.

- Москва далековато.

- Ну тут, в Серпухове.

- Тут хорошие кузнецы есть, и уговор с ними есть. Хотя не привыкли мы... В своих руках надежней...

- Ну это уж вы зря. Тогда и так, и так дергайтесь: и своих учите, и других используйте.

- Дак той же ж делам, княже. Говорю - дело пойшло. Теперь только отлаживать его - вся забота.

- Ну а железо каково тут?

- От то добро, княже! Добро жлезо! Особо для стрелок. Просто лучшей не треба! Мы ж даже не вждали тако встретить! Оттого еще не хотим ничегойше з Москвы брать. Там жлезо всяко, и почти всегда хужейше. А тут... Мы уже крепко подумываем рога арбалету попробовать... Чуешь, куда тогда стрельнет?

- Чуять-то я давно чую, да ведь тяжесть... Впрочем - что я говорю?! Делайте! Пробуйте! Я пока не тороплю. На то и даю вам все, что просите. Ах, как здорово! А, отец Ипат?! Со стрелами будем! А может и...

- Цыц! - резко и серьезно одернул монах и перекрестился в передний угол, - Не зарекайся!

- Ладно, ладно, - Дмитрий трижды плюнул через левое плечо и опять насел на Рехека, - но стрелы-то не обязательно самим делать. Проще местных кузнецов заставить.

- Цей так, княже, хитростей нет. Хитрость в самом жлезе. Так что... Мы покажем, ты заставь. Они плату большую просят.

- Ну это уж уладим как-нибудь. А, Владимир Андреич?

- Уладим, какой разговор.

Между тем женщины очистили и заново накрыли стол. Две таскали кувшины и закуски, две суетились у печи. Монах недоверчиво понюхал поставленный перед ним кувшин и радостно раздул ноздри:

- О-о-о! Братцы! Да тут вовсе не "пиво", тут медом пахнет!

- Та ж знам, что вы "пиво" не жалуйшете.

- Ну, сейчас мы не только "пиво", - смеется Константин, - мы ничего. Мы из-за стола только что.

- Ай, то не важно. Мы вас по-своему угощать будем.

- Правильно! - живо откликается монах. - А ты, воевода, за всех не говори. Такой душистый мед и на сытый живот пользительно.

- Зачем на сытый, сытый потом будет, - выворачиваются женщины, хлопотавшие у печи, и начинают раскладывать что-то дымящееся по мискам.

Гости смотрят - пельмени! Они начинают хохотать как сумасшедшие, а хозяева в недоумении.

- Мы только что у Константина, - оправдывается Дмитрий, - гору их съели! - и чертит пальцем по горлу, - во!

Однако чехи невозмутимо качают головами:

- То ничего, княже. Мы знам, каковы у воеводы пельмени. У нас не то. Ты пробуй, потом скажешь.

- Да некуда! Спасибо!

- То неверно. Один всегда зайдет. Там посмотрим. Только обязательно его первейше в сливки, а потом в рот уже. И разгрызай медлейше, а то рот сошпаришь.

Дмитрий побоялся обидеть хозяев. Он осторожно взял пельмень (тот был маленький, раза в три меньше константинова), бросил его в плошку со сливками, как это сделали чехи, и отправил в рот целиком. Потом осторожненько разгрыз, приоткрывая рот и втягивая воздух, чтобы остудить, и просто обалдел: вкус оказался совсем не тот, что у больших, но по-своему изумителен! Проглотив, он быстро взял второй, бросил в сливки и услышал сдержанный гогот, то ржали уже чехи - теперь только он вспомнил, что отказывался и от первого, и сам засмеялся, но пельмень не оставил. И тут, внимательно посмотрев на князя, за ложку взялся монах. За столом повалились от хохота, на что Ипатий отреагировал невозмутимо: