Дмитрий Красавин - Хаос и музыка

Может разгадка в тех записях, которыми подследственный измарал все тридцать листов казенной бумаги?

Руки Валерия Павловича пересекли границу между тьмой и светом, материализуя из небытия исписанные Сергеем в камере листы. Попав в сноп искусственного света, бумага растворилась в нем. Сергею из центра комнаты были видны лишь синие закорючки букв, лишенные несущей их поверхности.

- Мое глубинное, самосознающее Я, - прочитал вслух начало первой фразы Елизаров и осекся, медленно скользя глазами по тексту.

- Что это? - спросил он минуту спустя.

- Я размышлял. Записывал размышления. Прежде чем в целях сохранения жизни и здоровья взять на себя вину за то, что я фактически не делал....

- Это я уже слышал, - раздраженно перебил его Елизаров. - При чем тут твои размышления и убийства ни в чем неповинных людей?

- Я, может быть, завтра возьму на себя вину, но я не убивал. Для того, чтобы лгать...

- А, - махнул рукой Елизаров, - опять старая песня! Не надо мне мозги пудрить, не надо притворяться овечкой. Только ответы по существу. Только по существу - и никаких "я может", "я полагал", "я думал".

- Я...

- Молчать, я сказал!

Валерий Павлович снова углубился в чтение. Иногда его лицо выплывало из тьмы, и тогда Сергей мог видеть глаза следователя. Серые, бесстрастные глаза, с тупой педантичностью изучали каждую строку, но не для того, чтобы соединиться с чувствами и мыслями автора, попытаться понять их, а с целью обнаружения тайного смысла - какие каверзы задуманы автором, каким образом он планирует уйти от ответственности?

Душа человека, освободившись от влияния внешнего мира, сливается с божественным или безобразным мира внутреннего. Влекомая направленностью внимания к божественному, она создает локальные "я", сливающиеся с образами прекрасного, наполняется любовью и тем самым обретает подлинную свободу, становится независимой от пространственно-временного плена. Влекомая направленностью внимания к безобразному, она в своих локальных "я" сливается с Хаосом, становится управляемой хаотическими силами зла и тем самым теряет свободу, то есть - становится "ничем", сгорает в огне ада.

Почему самоубийство для христиан является тяжким грехом? Ответ один потому что живое человеческое тело, как совершеннейший инструмент познания и преобразования мира, в христианстве почитается божественным даром. Но в таком случае, непринятие мер к спасению жизни так же противно христианским заповедям, как и самоубийство.

Покинув тело, лишенная материальной основы восприятия внешнего мира, душа тяготеет к тому, к чему было приковано внимание в момент смерти. Душа самоубийцы, у которого внимание было сосредоточено на окружавшем его зле (иначе зачем себя лишать жизни, если вокруг еще много прекрасного?), сливается со злом, создает локальные "я" страха и ненависти, не уходит от преследовавших человека проблем, а сливается с ними, то есть - гибнет.

Учиться находить прекрасное, сохранять и преумножать его, жить им единственное, что возвышает человека, единственное, что позволяет душе соприкоснуться с божественным.

Страница за страницей исчезали в темноте, но никакого тайного умысла в размышлениях Карякина не просматривалось. Валерий Павлович начинал чувствовать себя обманутым. Недоумение уже готово было смениться гневом, как вдруг в его глазах мелькнуло что-то похожее на восторг поймавшего первую рыбку рыболова.

- Да, много ты понапускал туману, чтобы поймать меня на крючок, поднял он глаза на Сергея. - И как хитро, с какой философской подкладкой, с какой патетикой!

Елизаров матерелизовал из небытия карандаш и, подчеркивая строки, зачитал вслух:

- Алла! Я знаю, что ты сейчас здесь, в Лещанске. Знаю, не имея тому никаких материальных подтверждений. Знаю доподлинно, как если бы видел тебя, слышал твой голос... Не это ли знание, не эта ли способность души общаться с родственной душой напрямую - без слов, жестов, взглядов - лучше всего свидетельствует о том, что физическое тело лишь инструмент, лишаясь которого, душа не умирает?

- Ты думал я поверю в вашу телепатическую связь? - обратился он к подследственному. - Думал, поверю тебе? А следующим шагом придется принять на веру и заявление твоей жены о том, что она якобы сердцем узнала о твоем аресте. О каких тогда сообщниках вести речь? Так что ли?

- Я написал...

- Молчать! Я сам вижу все, что ты написал.

На какое-то время в комнате установилась тишина. Затем лицо Елизарова снова выдвинулось из темноты Перейдя на более низкие тона, как бы снисходя к неопытности подследственного, он пояснил:

- Ты не защитил жену и не убедил меня в ваших с ней телепатических способностях, а, сам того не ведая, сообщил о том, что в СИЗО существует канал, по которому к тебе поступила информация от жены. Если без вашей помощи, не скрою, мне было бы трудно найти посредника, передавшего в Эстонию из Лещанска сведения о твоем аресте, то найти того посредника, который помог заключенному получить сведения от находящейся на воле жены, труда не составит.

Сергей молчал. Дистанция между тем, что он вкладывал в слова и тем, что следователь извлекал из его слов, была непреодолимо громадной. Любые слова и построенные из них фразы - суть только символы. Сами по себе они ни чувств, ни мыслей не передают. Лишь тот, кто умом и сердцем способен соединиться с их создателем, способен и понять то, что автор изначально вкладывал в написанные или произнесенные им слова.

Валерий Павлович даже в страшном сне не мог вообразить себя на месте бесправного, униженного человека, которого принуждают признаться в несовершенных им преступлениях. "Нечем крыть!" - так расценил он молчание подследственного. Между тьмой и светом снова стали взлетать и падать строчки. Воодушевленный первой удачей следователь выискивал в тексте другие возможные намеки, нюансы, зацепки...

Если душа всеми фибрами устремлена к прекрасному, страдания не сломят ее, а еще более оттенят прекрасное. Страдания очищают душу, ибо сильная душа, проходя через них не гибнет, но становится еще сильней, еще прекрасней. Великий смысл страданий в воспитании души, в приближении к Богу. А поелику, и принимать их надлежит с благодарностью, не гневясь. Но, Боже упаси, нельзя искать страданий, нельзя упиваться ими - тотчас же будешь отвращен от лицезрения Истины, тотчас в своих локальных "я" лишишься единения с прекрасным и отпадешь в мир скорби и мучений.

Царство Божие внутри нас!

Так ли это? Оно одно, а нас много...

Но в своем единстве оно открывается каждому из нас по-своему: как высшая степень совершенства, высшая степень прекрасного.

Что-то близкое открылось мне в тот вечер на Рыбинском море. Я реально ощущал бездонность души, вмещающей вселенную. Я реально ощущал, как не утрачивая беспредельности, она творит зримые образы. Царство Божие тогда соединилось во мне с небесной Мологой, с ее колоколами, ее музыкой... Симфоническая поэма - лишь слабая попытка выразить в звуках невыразимое. И все таки, какое счастье творить, руководствуясь столь совершенными образцами!