Болеслав Маркевич - Марина из Алого Рога

— Веди въ горницу! крикнулъ онъ посреди всего этого мальчику.

Петрусь, свѣтя своимъ огаркомъ, отворилъ едва замѣтную, обтянутую рогожей дверь, что вела во внутренній апартаментъ кузнеца.

Марина вошла, низко наклонивъ голову…

Ее такъ и прошибло тройнымъ запахомъ дыма, дубленой кожи и полыни… какъ и въ кузнѣ, потолка не было въ этой горницѣ; ночное небо проглядывало кое-гдѣ сквозь ветхую крышу, подъ которою, встревоженные внезапнымъ свѣтомъ, зарѣяли, при появленіи Марины, пріютившіеся тамъ воробьи и ласточки. На низко опустившіяся тонкія балки навѣшаны были для просушки пучки лѣкарственныхъ и настоечныхъ травъ; окна, лавки кругомъ стѣнъ, полуразвалившаяся печь, занимавшая чуть не половину помѣщенія, — все это было загромождено всякою рухлядью, кучами гвоздей, болтовъ, гаекъ, обрѣзками шинъ, неотянутыми колесами, ведрами и грудами угля. Въ углу на гвоздяхъ висѣла цѣлая коллекція смушковыхъ шапокъ, кожуховъ, женскихъ платковъ и понявъ, подъ залогъ которыхъ ссужалъ бѣдный людъ грошами ростовщикъ-кузнецъ… Въ этомъ углу и спалъ онъ на старой попонѣ, разостланной на голомъ полу… Рядомъ съ дверью настланъ былъ ворохъ полусгнившей вонючей соломы, служившей Петрусю ложемъ.

Марина въ изнеможеніи опустилась на это ложе, — она ногъ болѣе подъ собой не чувствовала… Петрусь стоялъ у притолки и глядѣлъ на нее все тѣми же испуганно-изумленными глазами…

— Чаво смотришь, мерзунъ, гнѣвно толкнулъ его кузнецъ, вваливаясь за ними въ горницу: — бери, о, свитку, неси до Горпины, ейная, — и чтобъ не приходилъ ты до утра, — слухаешь!…

Мальчикъ повиновался. Кузнецъ проводилъ его до входной двери, заперъ ее болтомъ и вернулся въ Маринѣ.

Опьянѣніе какъ бы на половину прошло у него: онъ двигался довольно твердо, и языкъ его не путался какъ за нѣсколько минутъ предъ этимъ… Но при мерцаніи свѣчнаго огарка, который онъ изъ рукъ Петруся принесъ на печь, скинувъ съ него предварительно нагаръ своими корявыми пальцами, Марина могла замѣтить, что губы его судорожно подергивало и что недобрымъ выраженіемъ сверкали глаза его изъ-подъ приподымавшихся красныхъ вѣкъ… Ей опять становилось страшно съ этимъ… съ этимъ отцомъ своимъ…

Онъ смахнулъ съ одного размаха съ лавки все, что было навалено на нее всякаго желѣза, сѣлъ и, уткнувъ себѣ локти въ колѣни, положилъ голову на руки и принялся молча глядѣть на Марину:

— Якъ же мы теперь будемъ жить съ тобою, дочка? спросилъ онъ наконецъ, съ какимъ-то ехиднымъ торжествомъ.

— Я… я не знаю, прошептала она, — какъ хотите…

— Якъ хочу! повторилъ онъ, хихикнувъ… — А якъ захочу я надъ тобою покуражиться, — что тоди? спросилъ онъ, грозно покачивая косматою головой своею.

— Куражьтесь!… Я снесу, отвѣчала покорно Марина… "Княжна!" сказала она себѣ съ невольно горькою улыбкой.

Онъ опять уставился на нее:

— И не можетъ онъ ничего со мною подѣлать, — самъ казалъ… "отецъ твой", казалъ: "по закону!…" Жинка мнѣ была… вѣнчанная — Марья Ѳедоровна. Не слыхали, — про мать свою… про Марью Ѳедоровну?… Нѣ, не слыхали, утромъ казали мнѣ — не слыхали!… Ой грѣхъ, грѣхъ… большой грѣхъ!..

Онъ вдругъ закрылъ себѣ глаза руками…

— А таки моя, моя дочка! На мое вышло, продолжалъ онъ какъ въ бреду… — Отнялъ, двадцать годовъ не отдавалъ… а на мое-жь вышло!… Потому — знаю! какимъ-то таинственно зловѣщимъ шопотомъ проговорилъ онъ:- двѣнадцать зорь по ту траву ходилъ… поки нашелъ… Завивъ тотъ мой вчирась на виру бачили?… казалъ Тулумбасъ — бачили… Нѣту на завивъ тотъ отговора… Нѣту!… Отдалъ дочку, отдалъ! захохоталъ вдругъ дикимъ хохотомъ хромой…

Ужасъ все сильнѣе овладѣвалъ Мариной…

— Въ Сибирь хотѣлъ меня… убогимъ на вѣки сдѣлалъ… дьяволъ лысый!… Онъ приподнялся и опять упалъ на лавку, — винные пары снова подымались ему въ голову, глаза его налились кровью и блуждали свирѣпо кругомъ, какъ бы отыскивая предметъ ненависти его… А за что?.. Простилъ я ей… все простилъ… Богъ съ тобою! сказалъ ей, только ты напредки не подумай… смѣть не подумай съ нимъ возжатись… А онъ, гадюка [27] Змѣя. , чтобъ ему, проклятому…

Въ эту минуту подъ самою кузней слышно раздался жалобный визгъ собаки, и въ оставшееся открытымъ, не высоко надъ землею прорѣзанное оконце однимъ прыжкомъ вскочилъ Каро — и съ неистовымъ лаемъ радости и тревоги кинулся въ госпожѣ своей. Онъ, видимо, давно, долго, отчаянно отыскивалъ ее повсюду…

— А чтобъ тебя, песъ анаѳемскій! заревѣлъ кузнецъ, подымая надъ головой тяжелую желѣзную полосу, попавшуюся ему, въ несчастію, подъ руку…

Каро, оскаливъ зубы, неустрашимо кинулся на него…

Не успѣла вскрикнуть Марина, какъ бѣдная собака, съ разможженнымъ черепомъ, лежала истекая кровью у ея ногъ.

— Каро, Каро… за что, за что убили вы его! съ безумнымъ рыданіемъ упала она наземь, охватывая руками содрогавшееся еще тѣло вѣрнаго друга…

— Убью!… И тебя… убью!… Кровь барскую изъ жилъ выпущу! не помня себя ринулся на нее пьяный…

— Убейте! приподымаясь на колѣняхъ, вскрикнула Марина, простирая въ нему молящія руки. Смерть, — о, какое блаженство было бы это для нея!…

Полоса съ грохотомъ шлепнулась изъ рукъ его оземь… Онъ зашатался и растерянно ухватился за стѣну…

— Не буду… не буду! вдругъ зарыдалъ онъ истерическимъ страшнымъ воплемъ, — тоди хотѣлъ… якъ въ люлькѣ лежала… съ Марьею… съ Марьей хотѣлъ, — обоимъ одна смерть!… Царство ей небесное, барыня покойница… съ рукъ вырвала… Чуръ его… синій, о-о, чортъ рогатый!… Огнемъ меня… огнемъ…

Онъ повалился на лавку въ судорожномъ припадкѣ.

Марина схватила съ печи бутылку съ огаркомъ — и выбѣжала въ кузню… Зачерпнувъ изъ кадки воды въ жбанъ, она принялась обливать ею голову кузнеца… Она не слыхала, какъ въ это самое время грохотали колеса подъѣзжавшаго экипажа, какъ вслѣдъ за тѣмъ нетерпѣливая и сильная рука застучала что есть мочи въ дверь кузни…

— Отворяй, отворяй сейчасъ! кричалъ въ окно, уже почти подъ самымъ ея ухомъ, чей-то — она въ первую минуту даже не была въ состояніи признать, чей это былъ угрожающій голосъ:- двери выломаю!..

Она выбѣжала, отомкнула…

— Гдѣ Марина? крикнулъ входя Іосифъ Козьмичъ, — онъ не замѣтилъ ее въ темнотѣ… Первымъ движеніемъ ея было кинуться отъ него прочь, въ горницу, къ отцу своему…

Этотъ ненавистный голосъ словно привелъ того въ чувство. Онъ сидѣлъ теперь на лавкѣ, низко опустивъ косматую голову, диво поводя кругомъ мутными глазами.

— Марина! крикнулъ съ порога, завидя ее, г. Самойленко, — ѣдемъ!..

— Куда? спросила она, не понимая.

— Со мной!… Не можешь же ты здѣсь оставаться… Онъ шагнулъ впередъ и чуть не упалъ, запнувшись за бездыханное тѣло бѣднаго Каро…