Иван Тургенев - Том 1. Стихотворения, статьи, наброски 1834-1849

Она в деревне выросла… а вы,
Читатель мой, — слыхали вы, наверно,
Что барышни уездные — увы!
Бывают иногда смешны безмерно.
Несправедливость ветреной молвы
Известна мне; но сознаюсь с смиреньем,
что над моей степнячкой иногда
Вы б посмеялись: над ее волненьем
В воскресный день — за завтраком, когда
Съезжались гости, — над ее молчаньем,
И вздохами, и робким трепетаньем…
Но и она подчас бывала зла
И жалиться умела, как пчела.

Я не люблю восторженных девиц…
По деревням встречаешь их нередко;
Я не люблю их толстых, бледных лиц,
Иная же — помилуй бог — поэтка.
Всем восхищаются: и пеньем птиц,
Восходом солнца, небом и луною…
Охотницы до сладеньких стишков,
И любят петь и плакать… а весною
Украдкой ходят слушать соловьев.
Отчаянно все влюблены в природу…
Но барышня моя другого роду;
Она была насмешлива, горда,
А гордость — добродетель, господа.

Она читала жадно… и равно
Марлинского и Пушкина любила *
(Я сознаюсь в ее проступках)… но
Не восклицала: «Ах, как это мило!»
А любовалась молча. Вам смешно?
Не верите вы в русскую словесность —
И я не верю тоже, хоть у нас
Весьма легко приобрести известность…
Российские стихи, российский квас
Одну и ту же участь разделяют:
В порядочных домах их не читают
А квас не пьют… но благодарен я
Таким чтецам, как барышня моя.

Для них пишу… но полно. Каждый день —
Я вам сказал — она в саду скиталась.
Она любила гордый шум и тень
Старинных лип — и тихо погружалась
В отрадную, забывчивую лень.
Так весело качалися березы,
Облитые сверкающим лучом…
И по щекам ее катились слезы
Так медленно — бог ведает о чем.
То, подойдя к убогому забору,
Она стояла по часам… и взору
Тогда давала волю… но глядит,
Бывало, всё на бледный ряд ракит.

Там, — через ровный луг — от их села
Верстах в пяти, — дорога шла большая;
И, как змея, свивалась и ползла
И, дальний лес украдкой обгибая,
Ее всю душу за собой влекла.
Озарена каким-то блеском дивным,
Земля чужая вдруг являлась ей…
И кто-то милый голосом призывным
Так чудно пел и говорил о ней.
Таинственной исполненные муки,
Над ней, звеня, носились эти звуки…
И вот — искал ее молящий взор
Других небес, высоких, пышных гор…

И тополей и трепетных олив…
Искал земли пленительной и дальной;
Вдруг русской песни грустный перелив
Напомнит ей о родине печальной;
Она стоит, головку наклонив,
И над собой дивится, и с улыбкой
Себя бранит; и медленно домой
Пойдет, вздохнув… то сломит прутик гибкой,
То бросит вдруг… Рассеянной рукой
Достанет книжку — развернет, закроет;
Любимый шепчет стих… а сердце ноет,
Лицо бледнеет… В этот чудный час
Я, признаюсь, хотел бы встретить вас,

О, барышня моя… В тени густой
Широких лип стоите вы безмолвно;
Вздыхаете; над вашей головой
Склонилась ветвь… а ваше сердце полно
Мучительной и грустной тишиной.
На вас гляжу я: прелестью степною
Вы дышите — вы нашей Руси дочь…
Вы хороши, как вечер пред грозою,
Как майская томительная ночь.
Но — может быть — увы! воспоминаньем
Вновь увлечен, подробным описаньем
Я надоел — и потому готов
Рассказ мой продолжать без лишних слов».

Моей красотке было двадцать лет.
(Иной мне скажет: устрицам в апреле,
Девицам лет в пятнадцать — самый цвет…
Но я не спорю с ним об этом деле,
О разных вкусах спорить — толку нет.)
Ее Прасковьей звали; имя это
Не хорошо… но я — я назову *
Ее Парашей… Осень, зиму, лето
Они в деревне жили — и в Москву
Не ездили, затем что плохи годы,
Что с каждым годом падают доходы.
Да сверх того Параша — грех какой! —
Изволила смеяться над Москвой.

Москва — Москва * — о матушка Москва!
Но я хвалить тебя не смею, право;
Я потерял бывалые права́…
Твои ж сыны превспыльчивого нрава,
И в них мои смиренные слова
Возбудят ревность — даже опасенья.
И потому к Параше молодой,
О матушка, прошу я снисхожденья…
А если, о читатель дорогой,
Навеянный приятностью рассказа,
Отрадный сон закрыл вам оба глаза, —
Проснитесь — и представьте себе день…
Прежаркий день… (Я посажу вас в тень.)

Прежаркий день… но вовсе не такой.
Каких видал я на далеком юге…
Томительно-глубокой синевой
Всё небо пышет; как больной в недуге.
Земля горит и сохнет; под скалой
Сверкает море блеском нестерпимым —
И движется, и дышит, и молчит…
И все цвета под тем неумолимым
Могучим солнцем рдеют… дивный вид!
А вот — зарывшись весь в песок блестящий,
Рыбак лежит… и каждый проходящий
Любуется им с завистью — я сам
Им тоже любовался по часам.

У нас не то — хоть и у нас не рад
Бываешь жару… точно — жар глубокой…
Гроза вдали сбирается… трещат
Кузнечики неистово в высокой
Сухой траве; в тени снопов лежат
Жнецы; носы разинули вороны;
Грибами пахнет в роще; там и сям
Собаки лают; за водой студеной
Идет мужик с кувшином по кустам.
Тогда люблю ходить я в лес дубовый,
Сидеть в тени спокойной и суровой
Иль иногда под скромным шалашом
Беседовать с разумным мужичком.

В такой-то день — Параша в темный грот
(О нем смотрите выше) шаг за шагом
Пришла; пред ней знакомый огород,
Знакомый пруд; а дальше за оврагом
Знакомый лес на холмике… Но вот
Что показалось ей немного странным:
В овраге под кустом сидел один
Охотник; резал хлеб ножом карманным,
Он по всему заметно — господин;
Помещик; он в перчатках — и красиво
Одет… Вот он поел, потом лениво
Собаку кликнул, шапку снял, зевнул,
Раздвинул куст, улегся — и заснул.

Заснул… Параша смотрит на него,
И смотрит, признаюсь, с большим вниманьем.
К ним ездили соседи… но его
Лицо ей незнакомо; описаньем
Теперь мы не займемся, оттого
Что уж и так с излишеством речист я…
Он спит, а ветер тихо шевелит
Его густые волосы, и листья
Над ним шушукают; он сладко спит…
Параша смотрит… он недурен, право.
О чем же вдруг так мило, так лукаво
Она смеется? Я б ответил — но
Мне женский смех постигнуть не дано.

И час прошел… и предвечерний зной
Внезапно начал стынуть… уж и тени
Длиннее стали… Вот — охотник мой
Проснулся, стал лениво на колени,
Надел небрежно шапку, головой
Тряхнул — хотел подняться… и остался…
Он увидал Парашу — о друзья!
Глядел, глядел — с смущеньем засмеялся,
Вскочил, взглянул поспешно на себя,
Потом через овраг легко и смело
Перебежал… Параша побледнела,
Но до забора он дошел и стал,
И с вежливой улыбкой шапку снял.