Николай Львов - Лубянская справка

В лифте он даже с некоторой гордостью поглядывал на себя в зеркало: бледный, красивый, отрешенный, подумать только, - он явно стал благородней, интеллигентней. Страдание ему определенно к лицу. А какие глаза! - вся российская тоска, вся загадочность славянской души приглушенно и холодно замерцала в этом печальном и безнадежном взгляде.

В холле на него набросился Манолеску, его драгоценный соавтор, с которым вот уже два месяца писал он книгу века: "Румыния - СССР, СССР Румыния". Книгу тут так разрекламировали, что И.О. вдруг стал Большим Человеком - этаким посланником многомиллионного дружественного народа. Приемы следовали за приемами, в газетах и журналах появлялись его статьи с фотографиями, где он высказывал отредактированные Федоровским взгляды на проблемы молодежи, войны, мира и литературы, а Первого мая он, И.О., стоял на трибуне рядом с членами правительства и лениво помахивал ручкой тысячам людей, проходящим прямо под ним в патриотическом экстазе! Манолеску полез к нему с поцелуями так, будто не видал его со времен ворошиловской амнистии. "Дурак! - кричал про себя И.О., судорожно дергаясь в его крепких объятиях. У меня ж это!" И он с ужасом представил себе, как в это время там, у них на губах, в микроморе слизи, при невероятном микрошторме происходит нечто похожее на классический абордаж - целые полчища бледнолицых воинов, карабкаясь и толкаясь, перелезают с опостылевшего им пиратского корабля на новехонький фрегат - громадный и чисто выскобленный - к Манолеску! Ведь вот как бывает! Живет человек, ничего не подозревает, целуется со всякими, а потом глядь - он уже не просто Манолеску, а Манолеску с плюсом! Эх ты, пеште-романеште!

Они прошли в бар и выпили. Потом еще выпили. Потом еще и еще. Время от времени он посматривал на аппетитную девицу, которая сидела у стойки и кокетливо поглядывала на него сквозь пустой фужер. Ах, если бы у него было все в порядке! Вот она, готовенькая, и пальцем шевелить не надо пухленькая, губастая, черноглазая! А вдруг?! А, была не была!!

Нет. Ни в коем случае.

И.О. выпил еще рюмку и, заикаясь и краснея, поведал Манолеску свою страшную историю, не выдержал. И - удивительно! Сразу стало легко - все-таки поделился с кем-то. Манолеску же принял эту новость как-то злорадно, стал хохотать и, хлопая И.О. по плечу, все повторял: "Сувенир! Сувенир!" - так что И.О. пожалел, что проболтался, и настроение снова ухудшилось: ведь знал же, дурак, что румынам лучше ничего не говорить, - завтра всем разболтает, и не по злобе, а так, чтобы повеселиться, - уж больно они все легонькие.

Но - да здравствует Манолеску! - все закончилось более чем прекрасно, и вскоре И.О. благодарил Бога за то, что Он подарил миру такую необыкновенную страну, как Румыния! До чего все-таки жалок человеческий умишко, до чего ничтожны все его "космические" страсти и переживания, если избавиться от них можно в течение каких-нибудь пяти минут! Гениальный Манолеску затащил И.О. в туалет, заставил раздеться догола, даже туфли с носками велел снять, и долго рассматривал И.О. со всех сторон. А потом категорически заявил, что ничего у него нет, просто это какая-нибудь чепуха, "потому что на ладонях должны быть какие-то царапинки, на ступнях тоже, на груди и на спине тоже, должны болеть суставы, слегка поташнивать, температура тридцать семь и пять" и так далее, и, что сама эта штучка должна быть какой-то другой.

У И.О. навернулись слезы на глаза, и он запрыгал от этого неожиданного счастья. С визгом бросился он целовать Манолеску, но поскользнулся и, голый, шлепнулся на пол. "Как хорошо, - мелькнуло у него в голове, - что это "Лидо", а не какой-нибудь наш сортир, - пожалуй, только в Кремле и в Большом театре можно было бы вот так поваляться в туалете, да и то в дни съездов и больших премьер".

По случаю полного исцеления они выпили еще - угощал И.О. Потом Манолеску пошел звонить девушкам, а И.О., чувствуя необыкновенную легкость все внутри пело, играло, клокотало, - поймал взгляд девочки за стойкой и знаком пригласил ее к себе за стол. Она засмеялась, расплатилась за свой коктейль и пересела к нему - мягкая, улыбающаяся и вблизи совсем не такая вульгарная, как ему показалось.

"Какая ты симпатичная! - сказал И.О. по-румынски. - Чего это ты тут делаешь?" - но получилось, вероятно, не совсем правильно, потому что девочка ответила: "Спасибо, очень хорошо". И.О. решил, что это шутка, и даже взвизгнул от удовольствия, - ну все, решительно все было прекрасно и симпатично! "Не-ет, - замотал он головой и громко на русском языке повторил: - Что ты делаешь здесь одна? Понимаешь, одна?!" А она рассмеялась и ответила в тон ему, явно предвкушая приятную неожиданность: "Я - здес пию - коктэйл!" - "Ба! Да ты знаешь русский!" - "Да, немножко. Я очен льюблью Совьетский Союз!" - "Так это прекрасно! Это великолепно! А как тебя зовут?" - "Марьон".

Марьон?!! Что за чертовщина!.. И.О. словно обухом по голове ударили. "Мистика, мистика..." - думал он, покрываясь потом. "Я уже знал одну Марьон", - сказал он, незаметно взглянув на свои ладони, - вдруг он ошибся, не разглядел эти самые ранки? Но там вроде все было нормально.

"Вы знаменитый писатель, - сказала она вдруг. - Я видела вас по телевизору. Все румынские девочки в вас влюблены!" И.О. захохотал, довольный, и заказал еще порцию коньяка и коктейль для девочки. "А ты?" спросил он игриво. "Я - нет,- ответила она, но каким-то обещающим тоном и показала на колечко. - У меня есть жених". - "Вот те на! - закричал И.О. - А где же он? А?! Невеста, а ходишь в бар! - И он погрозил ей пальцем: - Была бы ты моя невеста, я бы тебя выпорол и посадил в чулан!" Девочка, вероятно, поняла не все слова, но смысл уловила правильно, потому что тут же весело ответила: "А он не узнает! Он живет в другом городе!" - "А, ну тогда все о'кей, тогда все можно!"

На следующий день, перед тем как идти к Федоровскому и требовать своей немедленной отправки в Москву, И.О. в отчаянье вспоминал подробности этого вечера. "Как же все это произошло?! - стонал он у себя в номере, обхватив голову руками. - Черт бы побрал этого Манолеску!" Хотя, в сущности, виноват был только он - И.О.: опять эта спешка, это российское - "пропади все пропадом!", нет чтобы подождать до утра.

Очень неясно помнил И.О., как Манолеску привел двух подружек - Шушу и Нушу, двух прелестных и веселых девушек - каждая так наивно и откровенно обольщала его, что он даже расстроился - как жаль, что нельзя любить сразу обеих! Лишь только пристраивался он к Шуше, как Нуша, словно обиженный ребенок, надувала губки, затихала, а через две-три минуты незаметно, но больно начинала колотить под столом острыми носочками туфель по его коленкам. И.О. сначала терпел, только морщился, но в конце концов волей-неволей поворачивался к ней и уже не мог от нее оторваться - так она расцветала, так восторженно глядела на него своими круглыми глазищами. Он был очень пьян и до слез умилялся этому капризному и настойчивому зову плоти; но только решал остановить свой выбор на Нуше, как тут же начинал ощущать - и весьма реально - присутствие другой, не менее очаровательной женщины. У Шуши был иной прием - она прижималась своей роскошной грудью к его плечу, и через несколько секунд И.О. пронизывало тепло ее ленивого и податливого тела. К тому же она время от времени опускала свою мягкую руку под стол и, положив ее к нему на бедро, тихонько перебирала своими длинными, в перстнях, пальцами, постепенно добираясь до молнии на брюках. Тут И.О. не выдерживал и, как ужаленный, оборачивался к ней, наталкиваясь на мутные глаза, бездонное декольте и трепещущие точеные ноздри.