Яков Ланда - Последний звонок

В практике Ивана Ивановича сия мера наказания считалась высшей и применялась относительно редко. Градации были хорошо известны.

Неутомимые говоруны, не внявшие уже однажды внимательному взгляду Ивана Ивановича, могли до конца урока простоять на коленях по обе стороны учительского стола лицом к классу, стараясь не встречаться взглядом со смущенными одноклассниками.

Однажды за дверью при этом раздались громовые раскаты директорского голоса, и оба коленопреклоненных нарушителя с ужасом переглянулись. Тонко поняв ситуацию, завуч мановением руки цезаря, дарующего жизнь гладиатору, возвратил проказников на место. Директора боялись и не любили, Ивана Ивановича - боялись и уважали.

Бывало, посмотрит Иван Иванович со значением на расшалившегося не в меру, вытащит из кошелька десять копеек - только что ввели "новые" деньги, и все носили подорожавшие вдесятеро монеты в кошельках, а не в карманах, - и аккуратно выложит их на край стола. Первое предупреждение. Оно же и последнее, ибо на следующий раз монетка молча протягивалась шалуну, хорошо знавшему, что ему предстоит. Собрать учебники, одеться и брести в центр города, к парикмахерской. Войти сквозь клубы пара в гостеприимно открытую дверь, усесться на свободный стул и терпеливо ждать своей очереди, уныло разглядывая истрепанные обложки журналов, где корчащиеся от злобы и зависти империалисты беспомощно взирали на победную улыбку проносящегося по небу искусственного спутника Земли с лихими вихрами антенн и веселыми глазами иллюминаторов. Очередь неумолимо подходила, и толстый добродушный парикмахер встречал клиента, как пациента, сочувственно понимающим: "От Ивана Ивановича?.. Наголо, значит..." - "Налысо..." - с печальным вздохом соглашался клиент. Впереди еще было объяснение с родителями, а потом долгие недели отращивания волос под назидательными взглядами других педагогов и на фоне полной потери успеха у прекрасной половины класса, с головой - как искусственный спутник, но без антенн и победной улыбки.

Так наказывались проступки мелкие, текущие. Насыпать карбид во все чернильницы - проступок уже масштаба общешкольного. Если узнает директор, участникам предстоит грандиозная головомойка в его кабинете и ее продолжение дома, условное исключение из школы и множество иных поражений в правах. Если дело попало к Ивану Ивановичу, директор о нем не узнает. Но доведется отведать того самого ремня. Многие предпочитали именно такое развитие событий, справедливо полагая, что ремень отцовский, особенно после вызова в школу, - зло вряд ли меньшее. Так что завуч и тут оказывался отчасти избавителем.

Но все это - в далеком прошлом. Легенды, школьный фольклор. Последний раз лет пять назад. К завучу они попали тогда вчетвером, и всех рассмешил самый вдумчивый из четверки: услышав, сколько "горячих" ему предстоит, он деловито спросил: "А с перерывами - можно?" Все это отдавало некоей игрой, хотя было по-настоящему больно, и оставалось лишь стоически перенести экзекуцию.

А сейчас... Когда к ним даже многие учителя обращаются на "вы"... Этого не может быть. Он компромиссно присел на краешек кушетки, отчасти обозначая выполнение безумного приказа, и пожал плечами.

- Я ничего не знаю.

- Я тебе сейчас одну историю расскажу. - Иван Иванович сел на стул напротив, держа ремень в обеих руках. - Это давно было... Был у нас в школе один мальчишка. Мерзость, хулиган и пакостник. Он думал, ему море по колено. Вот сюда я его привел. И всыпал. Сначала он терпел, потом орал. Потом обкакался, гадкий мальчишка... Потом плакал, вот тут, на коленях. И потом уже шелковый был - тише воды, ниже травы. И ты у меня сейчас обкакаешься... Не веришь?

Завуч посмотрел на висевшее справа от стола расписание.

- Татьяна Григорьевна у вас как раз историка заменяет. Сейчас пойдем в класс. Расскажешь, как ты лето провел. Так ты здесь обкакаться хочешь или там, без ремня?

Кто там был? Где ты нашел эту бумагу? Кто ее потерял? Ты же туда пришел, потому что знал, правда? Здоровый балбес, а пошел смотреть... Но я тебя не спрашиваю, что там было, а будешь болтать, вырву язык. Ты понял, гадкий мальчишка? Я спрашиваю, кто там был?

Татьяна Григорьевна на работу не приходила. Говорили, что тяжело заболела. Затем произошли события, повергшие городскую общественность в возбуждение и смущение одновременно. Жена учителя физкультуры, неизвестно как узнавшая о романе мужа, не ограничилась скандалом домашним, а пришла в школу и продолжила его в присутствии учителей и школьников.

Резонанс был неслыханный. Годы воспитательной работы - насмарку. В кабинетах отцов города началось разбирательство. Общественность бурлила. Имели хождение самые невероятные слухи. Например, что физкультурник честно признался во всем жене, а на разбирательстве покаялся, подробно рассказав о том, что у него было с Татьяной Григорьевной, и находя смягчающим то обстоятельство, что прегрешение его так и не было доведено до логического своего завершения. Разбирательство было предельно закрытым, но все узнавали все.

Общественность разделилась на два лагеря. Возможно даже, на три. Одни горячо осуждали грешницу-пионервожатую, жалели Ивана Ивановича, хвалили искренне раскаявшегося физкультурника и сочувствовали его супруге. Другие, осуждая пионервожатую, физкультурника не хвалили и супруге его не сочувствовали. Третьи... впрочем, никто из них публично не высказывался.

Вместе с вернувшимся в семью отцом они переехали в новостройку на окраине города. С Татьяной Григорьевной с тех пор он не встретился ни разу.

В школе она больше не появлялась. Уехала к матери, лечилась. Она умерла через полгода, как раз когда он сдавал вступительные экзамены. Ему об этом сказала мать по телефону. А в первый день следующего учебного года прямо у себя в кабинете умер и Иван Иванович.

Он по-прежнему еще приходил в школу, когда приезжал на каникулы студентом, но никогда больше не проходил по той улице. А потом они с матерью и вовсе уехали из этого города.

Что-то еще не давало ему покоя. Да, это лицо в окне, старуха. К Татьяне Григорьевне изредка, когда Иван Иванович бывал в отъезде, приезжала мать. Где же это окно - неужели ему показалось? Не показалось.

- Вы седой уже, а я вас помню, как вы к Тане приходили, репетировали. Тане потом не до того было, у нее были большие неприятности. Вы ведь не знаете, отчего она умерла. Да, печень, но это же муж ее избил тогда страшно, все ей повредил. Но тут это ушло, как в песок, в этом городе. Никто не разбирался. Да и он сам тогда тоже умер.

Да, он и у нас был учитель, еще перед войной. Всего этого я вам не могу рассказать, и уже никому не расскажу. Такое нельзя рассказывать. Наверное, это я виновата, и всю жизнь молюсь, да не помогло. И не меня наказали, а Таню. Меня тоже.