Алексей Ремизов - Том 2. Докука и балагурье

— Ой, батюшки! Господи, помилуй! — тыкалась старуха.

Сошка стонала.

Поп благословил и вышел. Велел Сергею за доктором ехать. А сам домой.

Пока что дали лошадям маленько перехватить, пока что, подошла полночь.

А Сошка опять лежит, как мертвая.

Собрался Сергей: пора ехать.

Вдруг она села.

— Не езди!

И так хорошо говорить стала, все просила не ездить: ночь, ведь! — словно с ней ничего и не случилось.

Сергей положил шапку: стало быть, не ехать!

И пошел лошадей распрягать.

А она на печку.

И больше ни слова.

Хотел было сотский ее расспросить, дознаться, — молчит.

— Ах, каналья, каналья!

Так и разошлись: сотский, десятский и полицейский.

И остался старик со старухой да муж, да на печке Сошка.

Все заснули, спят, не спит одна Сошка.

— Невыносно! — и красный знак на шее жжет.

Пристала Анфиса к Синкриту:

— Уходи жену, а со мной обвенчаемся!

Анфисе полвека годов, вдовая, покойного мужа-то, сказывают, заколотила в гроб, баба дошлая.

Худо жил Синкрит с женою: Агафья и молодая, да после Машутки надорвалась, видно, таяла, как свечечка.

Синкрит и давно б уходил Агафью, да как такое дело обделать не сразумишься, а, главное Машутка: все смотрит — двенадцатый год девчонке — все понимает.

А Анфиса свое ладит:

— Уходи жену, а со мной обвенчаемся!

Вечером вышла Агафья в хлев задать корму корове. Девочка в доме за работу села.

На воле снежок шел.

Вот Синкрит, не будь глуп, взял веревку, да в хлев. Подкрался с веревкой к Агафье, да сзади на шею ей и набросил веревку. Дернул — петля есть! — и потащил.

Агафья не пикнула.

Выволок ее на двор — дело чистое.

Агафья не пикнула, ошеломило ее вдруг, да руки-то как-то сами под веревку: руки-то она под веревку и подложила.

Машутка вдруг слышит, на дворе мать кричит, ой, как кричит! Застучала там Машутка, в доме-то, Синкрит поскорей веревку с Агафьи и сдернул.

Машутка из избы на двор.

А мать ровно и не дышит, белая такая стала.

— Тятя, чего ты? Тятя, чего ты? — ухватилась девчонка за отца: поняла, от него это.

И сама, как мать, стала белая.

Притащили Агафью в избу.

Тут Машутка догадалась, да за снегом. На воле снежок шел. Принесла снегу и ну матери в рот класть и оттирать ее всю. Агафья вздыхать стала. А та трет ее и трет. И заговорила. За попом просит послать: худо ей.

А Анфиса тут-как-тут: она себе чует. И сейчас же мужика в аптеку погнала за лекарством.

Пришел поп, исповедывал Агафью: она ему все рассказала, и как мужик лаял и как давил.

— Мне, — говорит, — один конец, натерпелась, Машутку жалко, некому девчонку и напутствовать, мачеха-то забьет!

Поп причастил и ушел.

К ночи вернулся из аптеки Синкрит, привез лекарство. Там ему велели по капельке давать, а он налил полрюмки.

Поутру стали — Агафья умерла.

Всем распоряжалась Анфиса. Обрядили покойницу. Синкрит к попу.

— Вот что, Синкрит, знаю я, отчего она умерла. Ты ее давил!

А Синкрит ровно оглох.

— Надо похоронить.

— Не стану хоронить! — и выгнал поп мужика.

Что делать? Без попа похоронить невозможно. Перепугался Синкрит, кабы еще беды не было. А тут Машутка, смотрит девчонка, все понимает.

— Тятя, чего ты? Тятя, чего ты?

Да Анфиса-то не такая, у ней на все есть догадка, дошлая: погнала мужика в город к становому за похоронной.

Поехал Синкрит в город, добился до станового. Трое суток прошло, похоронную достал.

— Слава Богу, похоронная есть! — перекрестилась Анфиса.

Все по ее. Теперь с похоронной к попу, что скажет? — похоронную если принес, хоронить надо.

И похоронили Агафью.

А после Христова дня обвенчал поп Анфису с Синкритом.

Ходил Василий в лесу за охотой, идет и слышит, в лесу шум. Стал подходить — тише и тише.

Медведь напал на разбойника и разбойник не может оборониться от медведя.

Василий прицелился в медведя и убил.

Разбойник высвободился, отряхнулся.

— Ах, голубчик, — говорит, — освободил ты меня от смерти, приходи завтрашний день на это самое место, я тебе за добро добром отплачу, да приводи друга, лучше которого у тебя нет на свете.

Вернулся Василий домой, рассказал старикам. У Василия отец, мать да жена — все и семейство.

— Посулил разбойник добра мне, только чтобы друга привел, которого на свете нет лучше.

Потолковали, потолковали, а не знают, кого посоветовать, и кто это друг самый лучший?

А жена и говорит:

— Да возьми меня, чего еще лучше? Верно, чего лучше, и толковать не стоило.

На другой день и пошли.

И приходят на то самое место, а разбойника нет.

— Обманул, видно, разбойник. Разбойник и есть!

А подождать все-таки не мешает. Мало ли, и разбойник, а тоже дела, дела, может, задержали разбойные. Покончит и явится.

Сели они на поляне. Распарило теплом. Он ей голову на колени и заснул.

Приходит разбойник.

Посмотрел разбойник на Василия, посмотрел на Дуню.

— Не понимаю, — говорит, — и что за охота с таким худым жить? Ты выйди за меня замуж, будешь у меня барыней!

А сам смотрит — волоём, здоровущий парень.

— А куда я мужика-то деваю? — оскалилась Дуня.

— А на, возьми мою саблю, отруби ему голову.

Дуня взяла у разбойника саблю, размахнулась, а разбойник в ту минуту ружье подставил, она саблей и ударила о ружье.

Ружье сбрякало, Василий проснулся.

— Вчера ты меня от смерти спас, а сегодня я тебя! — сказал разбойник.

А Василий спросонья ничего не разберет: видит, сабля валяется, и Дуня перепуганная.

Разбойник все ему и рассказал.

— Я же тебе говорил, приводи самого лучшего друга. Ну, привел бы собаку! Собаку вдруг не прикормишь, она б зачуяла и залаяла, ты бы и проснулся.

Жил один мужик, степенный Павел Андреич, первый охотник. Одно горе, с глушинкой. Все за охотой: не зайца, перо приносил — добычу. Кормил жену тетерками да рябцами.

А жена Анисья, баба молодая, веселуха. Болтали про Анисью, непутно говорили, что при муже тихоня, а за глазами ветер.

Дошло до Павла, — что ему делать? Конечно, надо проверить: мало ли чего ни наскажут и так, здорово живешь, и по злобе.

«Не страшен зверь, от человека жди лиха. Скорей зверь дрогнет, человек не поведет усом!» — про это хорошо знал Павел, первый охотник.

Ходил Павел в лесу, все думал.

И как бы это так ему дознаться, чтобы своими глазами увидеть, правду о жене говорят люди или зря?

Попало ему в лесу дупло большое.

«Стой, — думает, — дай замечу, это мне кстати!»

Заметил дупло и домой.

А Анисья ластится.

— Что, муженек, много ль настрелял?

— Чего настрелял? Не в этом дело. А вот нашел я дупло, в дупле дуплянское чудо. Что тебе хочется, все исполнит.