Константин Леонтьев - Чужие чувства

Тилли:

Или миллионерами.

Циннеркнок:

Человек должен быть ленив. Очень ленив. Иначе он растратит всего себя на пустяки. Вернее - его растратят. Ты помнишь, Эдвард, чего ты хотел от жизни?

Эдвард Дагмар:

Хотел зарабатывать немного, но стабильно, лишь бы жить тихо, но интересно, спокойно, но душевно, иметь много свободного времени, чтобы читать, думать, писать...

Циннеркнок:

Ну и как?

Эдвард Дагмар:

Пока получается только мало зарабатывать. Если судить по моей зарплате, меня надо сажать за тунеядство.

Циннеркнок:

В маленькой зарплате есть только одно преимущество - она надежно защищает от похищения с целью выкупа. Я тебе всегда говорил: не занимайся мелкими пакостями, если способен на большие.

Эдвард Дагмар:

(продолжает жаловаться) Кабинет у меня тоже маленький. Такой маленький, что если заходит кто-то из коллег, только чудом удается избежать случайного изнасилования. И никакого утешения в жизни: даже к студентам вынужден относиться гуманно, потому что у меня слишком слабые нервы. А мебель? Ее теперь выпускают для предпринимателей, а не для ученых. Современная офисная мебель рассчитана на то, что ее хозяев посадят раньше, чем она успеет сломаться... И Эльза считает, что я должен был достичь гораздо большего в жизни, чтобы она могла гордиться мною на моих похоронах.

Циннеркнок:

Что ж, жены тоже делятся на профессионалок и любительниц.

Тилли:

А в чем разница?

Циннеркнок:

Любительницы обычно заботливее и лучше ухаживают за могилой мужа.

Эдвард Дагмар:

(не слушая, продолжает) Я иногда задумываюсь, смог бы я, если бы я был не мной, а моей женой, гордиться тем, что я - это моя жена? Зачем я жил? Для чего родился? Почему не чувствую в душе своей силы необъятные?

Циннеркнок:

Не надо, Эдвард. Несбывшиеся мечты - самые назойливые. Ничего, надежда - утешение для молодых, утешение для старых - суета. Суета - это прекрасное средство для борьбы с мрачными мыслями. Второе по эффективности, после гильотины. А смысл суеты именно в том, чтобы обходиться без смысла жизни. Когда душа переполнена мелочами, она уже не помнит, что на свете может быть что-то большее, чем один день. Ты еще можешь посчитать, сколько нам лет? Помнишь, как в детстве мы придумывали свои системы подсчета?

Эдвард Дагмар:

Так, давай считать "по-нашему". Ты мой ровесник. Нам вместе с женой около ста, но поскольку она любезно соглашается забрать себе только тридцать, то на мою долю остается семьдесят. Дальше. Я женат двадцать лет, значит по курсу "год за два" - мне девяносто, а тебе - мои собственные семьдесят минус мои семейные двадцать - около пятидесяти.

Циннеркнок:

Как это печально, что в нашем возрасте ни один способ расчета не уменьшает результат. Значит, у нас с тобой уже средний возраст - это когда еще можешь сидеть, но уже предпочитаешь лежать. И лучшая часть дня заканчивается сразу после звонка будильника. А Эльза все такая же молодая, как и раньше?

Эдвард Дагмар:

С тех пор, как ей исполнилось двадцать пять, никто не помнит ее точного возраста, тем более она сама. Ты же знаешь, когда у женщины прямо спрашивают, сколько ей лет, она сначала обижается, так как не может вспомнить: тридцать шесть или пятьдесят восемь. А потом обычно берет что-нибудь среднее - двадцать четыре. Правда, ничто не бывает таким неизменным, как возраст женщины после того, как она согласится отпраздновать свое тридцатилетие. Поэтому обычно Эльзе не больше тридцати двух с тех пор, как ей исполнилось сорок пять.

Циннеркнок:

Женщины живут дольше мужчин, особенно до сорока лет.

Эдвард Дагмар:

И стареют не чаще одного раза в столетие.

Циннеркнок:

Как уже давно замечено, современные женщины с возрастом не стареют, а мужают. Ладно, хватит математики... Все-таки, любовь и старость - это самые неожиданные события в нашей жизни.

Эдвард Дагмар:

Чем дольше живешь, тем быстрее стареешь. Хотя некоторые современные пятидесятилетние мужчины так заботятся о своей внешности, что иногда их вполне можно принять за сорокалетних ... женщин.

Циннеркнок:

Да, с годами ничего не улучшается, и только живот - увеличивается. У старости лишь одно преимущество - она никогда нас не покинет и будет с нами до самого конца. Подумать только, еще через пятьдесят лет нам будет еще хуже или нас уже не будет. Думаю, врачи нам в этом помогут.

Эдвард Дагмар:

Врачи похожи на жен - и те и другие обычно советуют: "Занимайся спортом, умри молодым и оставь красивый трупик".

Циннеркнок:

Современные врачи не лечат болезни, а только помогают людям узнать, чем они больны. Но надо отдать им должное: они почти всегда уничтожают любое заболевание, правда, чаще всего - вместе с пациентом. Развитие медицины остановилось где-то в каменном веке.

Тилли:

Но ведь средняя продолжительность жизни с тех пор увеличилась?

Циннеркнок:

Врачи тут ни при чем. Врачи лучше не стали, просто люди стали прочнее. А врачам по-прежнему доверяют только потому, что их ошибки живут очень недолго. Вы знаете, почему больные встречаются чаще, чем врачи? Больные иногда лечат себя сами и врачи иногда лечат себя сами, но у больных в этом случае больше шансов выжить.

Эдвард Дагмар:

А где теперь честные доктора, придерживавшиеся старого доброго "принципа ветеринара": лекарство не должно стоить дороже, чем пациент?

Циннеркнок:

Искусство современного врача заключается в умении доказать богатому пациенту, что он действительно чем-то болен, и не заметить, насколько болен небогатый пациент. Например, у меня столько денег, что врачи считают своим профессиональным долгом обнаруживать во мне все новые и новые болезни. Хотя на самом деле при их уровне умственного развития они с большим трудом различают даже два основных диагноза: уже умер и еще жив. Но никогда в этом не сознаются! Обязательно напишут что-нибудь вроде "недобитое самолюбие", "много думал не о том" или "удар копчика об шоссе", причем таким почерком, как будто на латыни, а на самом деле - просто, чтобы нельзя было прочесть.

Эдвард Дагмар:

Да, современная медицина болезни не лечит, но дает возможность подольше помучиться, потому что если вовремя принять лекарство, то смерть наступает не сразу.

Циннеркнок:

Лучше бы уж в рецептах писали честно: "три раза в день одну неделю - и можно хоронить" или "принимать по две таблетки - до и после похорон". Мы ведь уже в таком возрасте, когда похоронить легче, чем вылечить. Конечно, здоровья у нас меньше не стало, но болезней стало больше. (обращаясь к Тилли) А у Вас, молодой человек, что болит?

Тилли:

Ничего.

Циннеркнок:

Какой невежливый молодой человек! Как это неприлично - чувствовать себя здоровым, когда вокруг столько больных. Здоровых людей не бывает. Бывают люди, не знающие, чем они больны. К тому же ничто так не вредит здоровью, как избыток уверенности в нем. Именно поэтому людей, которые ничем не болеют, легче всего встретить на кладбище. Если ничего не болит - значит, лечиться уже поздно, значит, уже умер. Хотя Вы правы, лечиться вредно - от этого болеют. (неожиданно обращаясь к Эдварду Дагмару) А как дела на семейном фронте?