Николай Гарин-Михайловский - Том 1. Детство Тёмы. Гимназисты

«При неодинаковом достоинстве рассказов г. Гарина, — писал рецензент журнала „Мир божий“, — во всех его произведениях есть два симпатичные качества, характеризующие общее свойство его таланта — простота формы и полная искренность тона, в каком ведется рассказ… В довольно большом рассказе из семейной жизни автор дает ряд живых картин из жизни средней помещичьей семьи генерала Карташева и с особенным вниманием останавливается над воспитанием и развитием маленького Темы.

Впечатления детства играют чрезвычайно важную роль в образовании характера будущего человека… Случайные встречи, непродолжительные знакомства, даже брошенная вскользь фраза — все это глубоко и прочно отлагается в душе маленького человека и остается в ней на всю жизнь… г. Гарин верно подметил эту особенность детской природы, о которой, к сожалению, так часто забывают и в семье и в школе» («Мир божий», 1893, № 1, январь).

Как бы перекликается с этой рецензией отзыв Ф. Д. Батюшкова. «„Детство Темы“, — пишет Батюшков, — остается не только одним из лучших в художественном отношении, но эта повесть стоит целого трактата по педагогике. И это без всяких теорий, в живых, конкретных примерах правдивого изображения детской души» (ИРЛИ).

В отзывах отмечались «талант и чувство», «искренность», «жизненная правда… дар верного ее изображения» («Русская мысль», 1892, кн. IV; 1893, кн. III, «Ежемес. литерат. прилож. к журналу „Нива“», 1896, № 2).

При включении «Детства Темы» в книгу «Очерки и рассказы» писатель подверг ее стилистической правке и частичной переработке.

Наиболее значительные изменения были сделаны в главах пятой («Выздоровление») и шестой («Наемный двор»).

Эти главы были сокращены (опущены подробное описание карташевского сада, рассуждения Темы о смерти, очевидно, как не свойственные детскому возрасту, разговор отца с матерью о воспитании сына, и ряд других мест) и объединены в одну главу «Наемный двор».

В главе «Ябеда» переработана сцена допроса Темы директором гимназии (в окончательной редакции см. стр. 161, от слов: «Впившиеся черные горящие глаза…», до слов: «Молчать! — со спокойным, холодным презрением…»). Гарин сократил в этой сцене натуралистические подробности, риторические фразы, растянутые описания переживаний Темы. В журнальном тексте было: «Страшный, неописуемый взрыв обезумевшего человека, в нормальности которого далеко не был уверен в настоящий момент Тема, оледенил его кровь. Впившиеся, черные горящие глаза ни на мгновение не отпускали от себя широко раскрытых Тёминых глаз. Точно что-то, помимо воли, раздвигало ему глаза и входило. через них властно и сильно с мучительной болью в глубь, в Тему, — туда… куда-то далеко, в ту глубь, которую только холодом прикосновения чего-то чужого впервые ощущал в себе онемевший мальчик. Там, в этой глубине уже гремел и больно бил и рвал душу какой-то дикий ревущий голос, звучали какие-то наполовину понятные слова: Сибирь, каторга, владимирка.

Что в сравнении с этим розги отца! Что его теплые ляжки в сравнении с этим отвратительным горячим дыханием рта — этого накуренного, горячего мундштука, этой клоаки всевозможных катаров, гнилых зубов, этой пасти невыносимым ядовитым зловонием разившей из себя, этого мечущегося в ней, посиневшей^ опутанного белыми нитями пены, длинного языка!

Ошеломленный, удрученный Тема почувствовал, как он точно погружался куда-то…

Рядом с этим диким воем, как жалобный подсвист в бурю, зазвучали в его ушах и посыпались его бессвязные, слабеющие слова о пощаде, слова мольбы, просьбы и опять мольбы о пощаде и еще… ужасные, страшные слова, бессознательно слетавшие с помертвелых губ…

Ах, более страшные, чем кладбище и черная шапка Еремея, чем розги отца, чем сам директор, чем все что бы то ни было на свете.

Что смрад колодца?! Там, открыв рот, он больше не чувствовал его… От смрада души, охватившего Тему, он бешено рванулся.

— Нет! нет! не хочу!! — с безумным воплем бесконечной тоски бросился Тема к вырвавшему у него признание директору.

Человек, растлевающий тело взрослого, называется преступником и ссылается в каторгу. Человек, растлевающий душу ребенка… душу, которая прежде чем уйдет в тот неведомый мир, где наконец мы ее признаем и воздаем ей божеские почести… Живую страдающую здесь с нами душу…»

В начале 1894 года издательство «Посредник» обратилось к Гарину с просьбой о разрешении издать повесть. «Мы чрезвычайно дорожим во всех отношениях прекрасным глубоко художественным произведением Вашим, — говорилось в письме издательства, — и для нас представляется, чрезвычайно отрадным быть распространителями „Детства“ среди нашего общества. В числе первых книг нашей серии, имеющей целью практическое воздействие на умы и сердца интеллигентных читателей, нам радостно было бы выпустить произведение столь истинно поэтическое, волнующее, полное свежего, искреннего, задушевного чувства, как Ваше „Детство“» (ИРЛИ).

В том же году повесть вышла в этом издательстве отдельной книгой; в тексте были сделаны две купюры: изъята сцена порки отцом Темы в главе II, от слов: «Удары глухо сыплются…» (стр. 77) до конца главы, и разговор Темы с матерью, где он выказывает себя «неблагодарным» по отношению к богу, в главе XI, начиная от слов: «Но Теме показалось вдруг обидным креститься…» (стр. 186), кончая словами «…спросила его холодно мать» (там же).

В 1899 году повесть без купюр была издана вместе с очерком «Несколько лет в деревне». Для этого издания Гариным вновь была проведена значительная стилистическая правка.

В 1903 и 1906 годах «Детство Темы» было выпущено издательством «Знание»; в 1903 году одновременно с повестями «Гимназисты» и «Студенты», в 1906 году — как первый том собрания сочинений. Эти издания являются перепечаткой издания 1899 года.

В настоящем томе текст печатается по изданию: Н. Гарин. «Детство Темы» и «Несколько лет в деревне», Сбп. 1899, сверенному с предшествующими изданиями.

«Сети рыбак расстилал по брегу студеного моря…» — несколько измененное стихотворение А. С. Пушкина «Отрок» (1830).

…господин… проговорил пренебрежительно: — Венгерский герой! — Ироническая реплика «венгерский герой» свидетельствует о том презрении, с каким относилась прогрессивная часть русского общества к «героям» русской интервенции в Венгрии, организованной для подавления революции. Как явствует из книги М. К. Соколовского («Исторический очерк 10-го уланского Одесского полка», 1912), «дело под Германштадтом», о котором рассказывает генерал Карташев (см. стр. 189–194) — подлинный факт из биографии Г. А. Михайловского, отца писателя.

…сын севастопольского героя — участника героической обороны Севастополя (1854–1855) во время Крымской войны 1853–1856 годов.