Николай Гоголь - Том 4. Ревизор

Анна Андреевна . Скажите, как!

Хлестаков . Да меня уже везде знают. С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу. С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: „Ну что, брат Пушкин?“ — „Да так, брат“, отвечает бывало: „так как-то всё“… Большой оригинал.

Анна Андреевна . Так вы и пишите? как это должно быть приятно сочинителю. Вы, верно, и в журналы помещаете?

Хлестаков . Да, и в журналы помещаю. Моих впрочем много есть сочинений: Женитьба Фигаро, Роберт Дьявол, Норма. Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: „Пожалуста, братец, напиши что-нибудь“. Думаю себе: пожалуй, изволь, братец! И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Всё это, что было под именем барона Брамбеуса, Фрегат Надежды и Московский Телеграф… всё это я написал.

Анна Андреевна . Скажите, так это вы были Брамбеус?

Хлестаков . Как же, я им всем поправляю стихи. Мне Смирдин дает за это сорок тысяч.

Анна Андреевна . Так, верно, и Юрий Милославский ваше сочинение?

Хлестаков . Да, это мое сочинение.

Анна Андреевна . Я сейчас догадалась.

Марья Антоновна . Ах, маминька, там написано, что это г. Загоскина сочинение.

Анна Андреевна . Ну вот: я и знала, что даже здесь будет спорить.

Хлестаков . Ах да, это правда, это точно Загоскина; а есть другой Юрий Милославский, так тот уж мой.

Анна Андреевна . Ну, это, верно, я ваш читала. Как хорошо написано!

Хлестаков . Я, признаюсь, литературой существую. У меня дом первый в Петербурге. Так уж и известен: дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем) Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю.

Анна Андреевна . Я думаю, с каким там вкусом и великолепием даются балы.

Хлестаков . Просто, не говорите. На столе, например, арбуз — в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку — пар, которому подобного нельзя отыскать в природе. Я всякой день на балах. Там у нас и вист свой составился. Министр иностранных дел, французский посланник, немецкий посланник и я. И уж так уморишься играя, что просто ни на что не похоже. Как взбежишь по лестнице к себе на четвертый этаж, скажешь только кухарке: „На, Маврушка, шинель“… Что ж я вру, я и позабыл, что живу в бельэтаже. У меня одна лестница сто́ит… А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся. Графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно ж, ж, ж… Иной раз и министр… (Городничий и прочие с робостью встают с своих стульев.) Мне даже на пакетах пишут: ваше превосходительство. Один раз я даже управлял департаментом. И странно: директор уехал, куды уехал неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что́, кому занять место? Многие из генералов находились охотники и брались, но подойдут, бывало: нет, мудрено. Кажется и легко на вид, а, рассмотришь — просто чорт возьми. Видят, нечего делать — ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров! каково положение, я спрашиваю? „Иван Александрович, ступайте департаментом управлять!“ Я, признаюсь, немного смутился, вышел в халате; хотел отказаться, но думаю, дойдет до государя; ну, да и послужной список, тоже… „Извольте, господа, я принимаю должность, я принимаю“, говорю, „так и быть“, говорю, „я принимаю, только уж у меня: ни, ни-ни !.. уж у меня ухо востро! уж я… “ И точно, бывало: прохожу через департамент — просто землетрясенье — всё дрожит, трясется, как лист. (Городничий и прочие трясутся от страха; Хлестаков горячится сильнее.) О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что, в самом деле? я такой! Я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: я сам себя знаю, сам. Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Подскальзывается и чуть-чуть не шлепнул на пол, но с почтеньем поддерживается чиновниками.)

Городничий (подходя и трясясь всем телом, силится выговорить) . А ва-ва-ва… ва.

Хлестаков (быстрым отрывистым голосом) . Что такое?

Городничий . А ва-ва-ва… ва.

Хлестаков (таким же голосом) . Не разберу ничего, всё вздор.

Городничий . Ва-ва-ва… шество, превосходительство, не прикажете ли отдохнуть… вот и комната и всё, что нужно.

Хлестаков . Вздор: отдохнуть. Извольте, я готов отдохнуть. Завтрак у вас, господа, хорош… я доволен, я доволен.

(С декламацией.) Лабардан! Лабардан! (Входит в боковую комнату, за ним городничий.)

Те же , кроме Хлестакова и городничего .

Бобчинский (Добчинскому) . Вот это, Петр Иванович, человек-то. Вон оно что значит человек. В жисть не был в присутствии такой важной персоны, чуть не умер со страху. Как вы думаете, Петр Иванович, кто он такой в рассуждении чина?

Добчинский . Я думаю, чуть ли не генерал.

Бобчинский . А я так думаю, что генерал-то ему и в подметки не станет! а когда генерал, то уж разве сам генералиссимус. Слышали: государственный-та совет как прижал. Пойдем, расскажем поскорее Аммосу Федоровичу и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна!

Добчинский . Прощайте, кумушка! (оба уходят.)

Артемий Филипович (Луке Лукичу) . Страшно просто. А отчего, и сам не знаешь. А мы даже и не в мундире. Ну что, как проспится, да в Петербург махнет донесение.

(Уходит в задумчивости вместе с смотрителем училищ, произнеся:) Прощайте, сударыня!

Анна Андреевна и Марья Антоновна .

Анна Андреевна . Ах, какой приятный!

Марья Антоновна . Ах! милашка!

Анна Андреевна . Но только какое тонкое обращение! сейчас можно увидеть столичную штучку. Приемы и всё это такое… Ах, как хорошо! я страх люблю таких молодых людей! я просто без памяти. Я однако ж ему очень понравилась: я заметила — всё на меня поглядывал.

Марья Антоновна . Ах, маминька, он на меня глядел.

Анна Андреевна . Пожалуста с своим вздором подальше! Это здесь вовсе неуместно.

Марья Антоновна . Нет, маминька, право.

Анна Андреевна . Ну вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя да и полно. Где ему смотреть на тебя? и с какой стати ему смотреть на тебя?

Марья Андреевна . Право, маминька: всё смотрел. И как начал говорить о литературе, то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда посмотрел на меня.

Анна Андреевна . Ну, может быть, один какой-нибудь раз, да и то так уж, лишь бы только. „А“, говорит себе: „дай уж посмотрю на нее“.