Николай Гоголь - Том 5. Женитьба. Драматические отрывки

< Таны ?>. Король, идем! Ни двух шагов земли датчанам!

Часть народа и всадников . Король, датчане …

< Альфред >. Стой!

< Всадник >. … гонятся!

< Альфред >. Все таны ни с места! Далеко датчане?

< Всадник >. По пятам нашим …

< Альфред >. Во имя святой Марии! не подавайся , как кельданские скалы.

Врывается на сцену дружина датчан. Саксонцы встречают копьями. Начинается сеча.

Губбо . Сыны Одена! не полон будет пир наш, если не сокрушим англо<���саксов>.

< Альфред >. Англосаксы! не забывайте — с нами Христос и Мария.

Губбо . Ринальд, Ринальд! тихо гремит твой меч. Мало искр вышибает твое копье из неприятельских лат.

Ринальд . Нет, король Губбо, кровь от вражеских трупов отуманила твой взгляд.

Альфред . Христиане, крепитесь! Святой Георгий на белом <���коне> за нас!

< Губбо >. Оден! рука моя дымится кровью, а Ингвара нет со мною. Ринальд, Ринальд! Зачем избит шлем твой? Не дрожат ли твои перси?

< Ринальд >. Еще станет, король мой Губбо! Вот тебе, собака !.. Сыны Одена доставят черепов на пиршественные чаши.

< Альфред >. За Марию, за Христа, англосаксы!

Губбо . Уста мои запеклись, язык сохнет, а Ингвар мой не летит на помощь!

Ринальд (падая) . Оден! Готовь мне место в Валгале!

— Вот тебе, собака датчанин! (Протыкает ему голову копьем).

Альфред . Англосаксы! победа за нами!

Губбо . Отд<���ыха> не будет тебе, Альфред, до коих пор меч играет в руках моих.

Альфред . Остановитесь, датчане! Сдавайся, Губбо, и положи твое оружие.

< Губбо >. Никогда! Ты думаешь, что сыны Одена когда-нибудь соглашались быть чьи<���ми> бы то ни было рабами?

< Альфред >. Мне не нужно, Губбо, твоей свободы, я не отнимаю ее. На два слова.

Губбо тотчас останавливается. Обе стороны опускают копья.

< Альфред >. Я готов заключить с тобою <���мир> и пощадить <1 нрзб.> остаток твоих товарищей с тем, чтобы ты теперь же немедля отправлялся за море, принес клятву, по обычаю своей религии, никогда не являться у берегов Англии. Оружие всё при вас остается. Всё, что ни имеете на себе, не будет тронуто.

< Губбо >. Король Альфред, я соглашаюсь.

< Альфред >. Итак, храбрый, произнеси клятву.

< Губбо >. Клянусь моим Оденом, моею сбруею, моим вызубренным мечом, что никогда я и вся храбрая моя дружина не будем нападать на твои владения, а когда не выполню моей клятвы, да будем желты, как медь на латах наших! Да обратятся наши копья на нас же самих!

Альфред . Слышите вы все клятву? Губбо, ты свободен. Ступай! Твои ладьи ждут у берегов.

< Губбо >. Пойдем, товарищи. Нам не стыдно глядеть друг на друга. Мы бились храбро. Не сегодня — завтра, не здесь — в другом месте, нанесут наши ладьи гибель неприятелям, носящим золотое убранство …

< Баскаков >. [5]А, забрало, наконец. Какое это непостижимое явление! Подлец последней степени, мошенник, заклейменный печатью позора, для которого одна награда — виселица, и этот человек, попробуй кто-нибудь коснуться его чести, назвать его подлецом: «Как вы смеете, милостивый государь, поносить честь мою? Я требую удовлетворения за вашу обиду. Вы нанесли мне такую обиду, за которую «пропуск» омыть кровью». Бездельник! И он стоит за честь свою, за честь, которая составлена из бесчестия.

< Валуев >. Я не в силах более перенесть этого! На этом ме<���сте>, здесь же мы деремся.

< Баскаков >. Что? А! (Становится спиною к дверям). Дуэль. Поединок. Неправда. Нет, братец. Этаких подлецов не вызывают на поединок. Для тебя нет этого удовлетворения. Этого для моей чести уже было бы слишком, чтобы я дрался с каторжником, которого ведут в Сибирь. Дуэль? Нет, тебя просто убить, как собаку. Бедное животное, благородное животное, прости, что я унизил сейчас тебя, сравнивши с этим гнусным творением.

< Валуев >. (В бешенстве подбегает к окну). Эй, Никанор! Подай пистолет мне.

Баскаков . Что, тебе хочется пистолета? вон он. Я бы тебя мог сию минуту убить; но дивись моему великодушию; две минуты я даю тебе еще приготовиться. В это время ты можешь еще произнесть к богу одно такое слово, за которое, может быть, уменьшатся твои муки, когда унесет твою душу ее владелец дьявол.

(Валуев бросается на него, желая вырвать пистолет. Несколько минут они борются.)

Валуев . Я вырву таки у тебя его.

< Баскаков >. Нет, не вырвешь: у честного человека крепче рука, нежели у подлеца.

(Борются еще несколько секунд; наконец, Баскакову удается навести пистолет против груди. Раздается выстрел. Валуев падает. Подымается со всех сторон лай собак. Стучат в двери. Голос в замочную скважину: Барин, отворите-с.)

< Баскаков >. Зачем?

< Голос >. Кто-то из вас выстрелил из ружья.

< Баскаков >. Лжешь! Здесь никто не стрелял. Лежит, протянулся; даже не вздохнул, не помолился, ни последней <���молитвы?> не молвил на смертном одре своем — смерть, отвечающая его жизни. Однакож он жил; он имел такие же права жить, как и я, как и всякий другой. Он был гнусен, но был человек. А человек разве имеет право судить человека? Разве кроме меня нет высшего суда? Разве я был назначен его палачом? Убийство! Честный ли человек он был, подлец ли, но я все-таки убийца … Убийца не имеет права жить на свете. (Застреливается).

(Слышен собачий лай. Выламывают двери. Входят станционный смотритель и ямщики).

Станционный смотритель . Вишь, дуэль была.

Ямщик (рассматривает тела) . Еще этот хрипит, а тот уже давно душу выпустил.

Станционный смотритель . Что же тут долго <���думать?> Возьми-ка, Гришка, гнедого коня да ступай верхом за капитаном-исправником.

(Занавес опускается).

Комната 1-го действия.

Ольгин (входя) . Боже, как у меня сердце бьется. Я ее опять увижу. (Входит Петр). А, здравствуй, старик! Что, я могу видеть барыню?

< Петр >. Как об вас прикажете доложить?

< Ольгин >. Скажи, что управитель тот самый, котор<���ый> ей рекомендован. (Петр уходит). Как всё уединенно. Я едва могу узнать прежнюю комнату. Верно, у ней не принимают никого: даже ворота заперты.

< Петр >. Барыня просила ее немножко подождать; она скоро выйдет к вам.

< Ольгин >. Послушай, старик: что, вы всегда живете так, как теперь? отчего у вас заперты ворота? Разве никто не заезжает к вам?

< Петр >. Вот то-то и есть, сударь, что мы живем бог знает как. Уж по-моему иди в монастырь, коли хочешь так жить. Гостей, объявить вам вот по чистосердечной совести, никого. Как добрый наш <���барин?> жил с нами, не так было! Что за редкостные люди были, если бы вы знали! Ну, что ж будешь делать. Не захотели жить вместе да полно. А от чего? За дрянь, за пустяк, чего-то рассердились один на другого. Барыня как-то нагрубила барину; ну, не вытерпел, человек молодой, и уехал. А по мне, право, из пустяков. Ведь уж известное дело бабы, ну, так чего же тут. Вот, конечно, вам лучше примерно сказать, моя старуха. Был я три года в отлучке. Приезжаю, навстречу идет она, с радости не знает, что делать, и ребенка ведет за руку. «Здравствуй» — «Здравствуй. А откуда, жена, ребенка взяла» — «Бог дал», говорит. «Ах ты, рожа, бог дал. Я тебе дам». Ну, отломал таки сильно бока. Что ж? После простил всё, стал попрежнему жить. Что ж, ведь после оказалось, что я сам-то ведь был причиною рождения ребенка: похож на меня, как две капли воды; такой же совсем, как я, голубчик ты мой. (Плачет). Вот уж два года тебя не знаю, и вести нет. Что-то ты, мой сердечный, жив ли ты?