Влас Дорошевич - Литераторы и общественные деятели

Как скоро умирают люди, и как долго живут предрассудки…

Года три тому назад ко мне в Петербурге обратился полковник Н.

— Помогите силою печатного слова!

«Печатное слово» у россиянина, это — уже последнее прибежище. Самое последнее.

Человек уж, значит, везде был и нигде ничего не добился. В консисторию, в пробирную палатку раньше человек забежит.

— Может, там что выйдет!

Всё-таки казённое место.

И, когда нигде ничего, тогда бежит в «Запорожскую Сечь»:

— Помогите хоть вы, вольные люди!

Полковник Н. служил в пограничной страже и был исключён со службы, по военному суду, за подлог.

Полковнику Н., женатому и бездетному, подкинули ребёнка.

Тысячи людей отправили бы этого ребёнка в воспитательный дом. Полковник Н. принял его на воспитание.

Мальчика усыновили, и он вырос «законным» сыном, не зная тайны своего рождения.

Больше всего боялись, чтобы он не узнал этой «тайны».

Приказывая писарю написать формуляр, полковник Н. велел вписать:

— При нём сын. Зовут так-то.

И не поставил слова «усыновлённый».

В этом и заключался весь подлог.

Полковник Н. остался без службы, без средств, нищим и опозоренным:

— За подлог осуждён!

Он обегал весь Петербург и, наконец, в отчаяньи прибег к «силе печатного слова».

— Хотел в Неву, но решил раньше к вам! — откровенно объяснил он.

— Merci.

Я написал статью, которая «имела успех». Она вызвала шум, статьи в печати, массу писем.

Одни ужасались.

Другие просили:

— Пожмите от нас крепко-крепко руку полковнику Н. Такие-то, такие-то, такие-то.

Третьи писали, что, читая, глазам не верят:

— Какой же тут подлог? Доброе дело, а не подлог.

Среди этих писем было одно:

«Глубокоуважаемый В. М. Я прочёл вашу статью и, чем могу, хотел бы быть полезен полковнику Н. Попросите его зайти ко мне как-нибудь на днях. Я бываю свободен до 10 часов утра. Пусть предупредит меня письменно, в какой день ему удобнее, — я буду его ждать. Адрес мой: Фонтанка, дом № такой-то. Примите и проч. В. Ковалевский».

Какой Ковалевский? Все знают, что есть товарищ министра финансов Владимир Иванович Ковалевский.

Но для товарища министра что-то уж очень «просто». Товарищи министров, ведь это не товарищи журналистов. Как будто так и не пишут.

Должно быть, «так Ковалевский», какой-нибудь Ковалевский, однофамилец.

Я спросил у приятеля, знакомого с В. И. Ковалевским:

— Чей это почерк?

— Как чей? Владимира Ивановича Ковалевского, товарища министра финансов.

Полковник Н. не хотел верить.

— Как? Сам товарищ министра… Меня, которого отовсюду выгнали… сам товарищ министра…

Я дал ему рекомендательное письмо:

«Глубокоуважаемый Владимир Иванович! От всей души благодарю вас за добрую отзывчивость к моей статье. Не решаюсь заехать поблагодарить вас лично, боясь отнять у вас время. Позвольте представить вам полковника Н., о котором я писал».

На следующий день полковник Н. влетел в мой кабинет. Сначала обнял меня, потом упал в кресло и зарыдал.

— Боже мой… Я человек…

— Что с вами, полковник?.. Что вы плачете? Что он с вами сделал?

У полковника понять что-нибудь было трудно:

— Я человек… Какой он человек… Я человек… Он человек…

И, немножко успокоившись, он рассказал связнее:

— Если б вы знали, как он меня принял… Меня… Куда ни обращусь, — «ничего не можем сделать. Вы за подлог?..» Как внимательно выслушал, с каким участием расспрашивал… Теперь я спасён… Теперь мы не умрём с голода.

Через три дня бравый полковник состоял уже на службе на Путиловском заводе. Ему дана была должность, требовавшая от исполнителя честности, прежде всего честности, главным образом честности.

Я сам был растроган.

Чем журналист может выразить свою глубокую, сердечную признательность?

Если у него есть книга, — он посылает свою книгу с соответствующею надписью. Книга, это — визитная карточка его души.

Через несколько дней, когда я после работы выходил от себя, швейцар сказал мне:

— Тут у вас были несколько человек. Я, как вы приказали, никого не пустил: «заняты».

Среди карточек была: Владимир Иванович Ковалевский.

— И этому господину сказал, что занят?

— Так точно. «Заняты, не приказано принимать».

Ну, уж министром-то выходил я! Я был сконфужен и на следующее утро, в половине десятого, летел к В. И. Ковалевскому.

— Их высокопревосходительство никого не приказали принимать! — величественно объявил мне министерский курьер. — Их высокопревосходительство сейчас едут на похороны князя Имеретинского.

— В таком случае передайте карточку.

Едва успел я выйти из подъезда, как меня догнал запыхавшийся курьер:

— Их высокопревосходительство вас просят к себе!

Владимир Иванович, простой, милый и обаятельный, дружески улыбаясь, встретил меня в дверях гостиной:

— Я не хотел видеть только вашу визитную карточку. А приезжать ко мне в другой раз, — вы человек занятой. Вы человек занятой, я человек занятой, но у меня есть четверть часа, сядем и поболтаем.

Я представился, начал благодарить. Но В. И. перебил меня.

— Это я должен вас благодарить. Вы своей статьёй дали мне возможность сделать хорошее дело. Я ещё в долгу у вас. Это уже второй случай. Помните, вы месяца два тому назад писали о служащем, пострадавшем при аккерманском взрыве.

В Аккермане произошёл взрыв казённого склада спирта. Несколько человек было убито. Много ранено. Среди них наиболее тяжко подвальный. У него треснул череп, ему придавило грудь, у него было сломано несколько рёбер. Ему в трёх местах переломило руку. Он потерял ногу.

И он же оказался «во всём виновным».

Никто, конечно, не ждал, что он выживет. И когда производилось расследование, виновным во всём оказались не живые невредимые заведующие складом, а «всё равно долженствующий умереть подвальный».

— Умрёт, — что ж ему будет?

Каким-то чудом он выжил. Калека, никуда не годный, он обратился с требованием, чтоб обеспечили его участь.

— А то в суд подам!

— Вы в суд? А мы вас под суд. Обеспеченье участи! Благодарите ещё Бога, что вас не сажаем на скамью подсудимых!

Тщетно обойдя всё, — и в консистории, наверное, был, — несчастный подвальный прибег к «силе печатного слова».

— Спасите, защитите, помогите.

Я написал статью и сам изумился чуду.

Прямо чудо.

Через неделю я получил от подвального телеграмму:

«Деньги мне выданы. Под суд не отдадут».

— Так это были вы, Владимир Иванович?!

— Я прочёл вашу статью и телеграфировал распоряжение глупостей не делать. Под какой там суд отдавать? Потерпевшего! Просто, — выдать деньги, которые он совершенно законно спрашивает.