Влас Дорошевич - По Европе

Положительно, это произведение недюжинного художника.

Длинному, узкому лицу Арлекина он придал что-то дьявольское.

Арлекин смеётся зло, умно, презрительно и с какой-то жалостью, прищурив умные глаза, смотрит на беснующуюся, пляшущую, кувыркающуюся толпу.

При виде этой смеющейся морды мне вспомнился один из сонетов Бутурлина:

Он смотрит так на дурачащихся кругом, пёстрой толпой заполнивших всю площадь людей, — словно видит сквозь маски.

Кругом вертлявые паяцы, беснующиеся коломбины, прыгающие пьеро, а он видит петербургских средних лет чиновников, английских мистрисс с лошадиными зубами и фабрикантов усовершенствованных подтяжек.

Вот летят, пляшут под звуки «il grandira» [41] il grandira — он вырастет. из «Птичек певчих», — два клоуна, паяц, какая-то резвушка — домино.

Они заметили вертящегося на одной ноге пьеро.

Окружили.

Белая пыль столбом.

Град confetti.

Пьеро завертелся, завизжал, как поросёнок. Зацепил жестяным совочком confetti, ловко запустил их прямо в рот хохочущему домино.

— Счастливые дети юга, солнца, весны! — думаете вы.

Резвушка-домино взвизгнуло:

— Shocking!

Но и с ловкого пьеро слетела маска.

Перед вами красное жирное лицо с напомаженными усами вверх. Словно двумя штопорами он хочет выколоть себе глаза.

Град confetti посыпался на него с особой силой.

Кругом крики, хохот, визг.

Он закрыл толстыми красными пальцами жирное, красное лицо:

— Ah! Meine Herren… [42] Ах! Господа… (нем.)

Арлекин смотрит на него прищуренными глазами, со злой улыбкой на тонких губах:

— Пари, что это фабрикант усовершенствованных подтяжек?

Они являются сюда, чтобы играть «в детей».

Если вы вырветесь на минуту из этого вихря confetti и подниметесь передохнуть на балкон casino, — вид перед вами необыкновенный.

Вместо площади — разноцветное, пёстрое море, которое волнуется, кипит, шумит, ревёт.

Водоворотом кружатся синие, жёлтые, красные, зелёные костюмы.

Среди этих водоворотов медленно движутся процессии.

Вот на гигантском омаре едет madame Карнавал с моноклем и наглым взглядом кокотки.

Взвился в воздух колоссальный осёл, и двое колоссальных крестьян с глупейшими, испуганными лицами беспомощно машут в воздухе руками.

Проезжает колоссальная римская триумфальная арка. Курятся жертвенники перед статуями богов. Жрецы, матроны, сами статуи богов на пьедестале пляшут канкан.

Качается на огромных качелях колосс-Гулливер с лилипутами детьми.

Лилипуты его все перевешивают.

Гулливер рыжий.

— Вот англичанин и буры! — кричит кто-то.

Между кулаками с огромными головами драка.

Карикатурный полицейский заглянул в несгораемый шкаф.

В шкафу оказался «lanin».

Тереза Эмбер налетела на полицейского, ударила его по затылку:

— Не любопытствуй!

И между огромным Фредериком Эмбер, целой Эйфелевой башней — Евой Эмбер, Терезой и партией колоссов-полицейских затевается драка.

— Браво, Тереза! — кричат кругом.

— Положительно она приобретает всеобщие симпатии.

Полицейские смяты, подхватывают товарища, у которого болтаются руки и ноги, и отступают.

Тереза захлопывает несгораемый шкаф и победоносно командует:

— Вперёд!

Жест такой, словно:

— Правда в ходу, и ничто не может её остановить!

Ураган восторженных криков. «Семья» засыпана confetti.

А кругом пляшет, крутится, вертится в дыму белой пыли, вихре confetti пёстрая, разноцветная толпа, но всё это иностранцы, в лучшем случае, парижские буржуа, играющие «в детей».

Сами «дети юга», — Ницца, — стоят в стороне от всего этого празднества, хмуро, мрачно и озлобленно.

Франция становится плохим местом для веселья. Ницца — в особенности.

С каждым годом наплыв иностранцев, едущих во Францию повеселиться, всё растёт и растёт. В Европе нет приказчика, который не мечтал бы побывать в Париже.

Это целый поток «маленьких буржуйчиков», в котором тонет Франция.

А из десяти иностранцев, едущих во Францию, если не восемь, то девять имеют главным образом в виду ознакомиться с «лёгкостью тамошних нравов».

Спрос на «дешёвые сорта кокоток», как деловито говорят французы, возрос чрезвычайно.

Трудно представить себе, какое колоссальное число молодых девушек поглощает ежегодно этот «спрос» со стороны иностранцев.

Девицы, в свою очередь, плодят сутенёров. А сутенёры бесчинствуют, дерутся, устраивают скандалы, избирая своими жертвами главным образом иностранцев.

Так и идёт всё кругом.

Иностранцам приходится накалываться на шипы, срывая «бутоны».

В Париже хозяйки мастерских и магазинов перестали жаловаться на разврат среди мастериц и учениц.

Даже напротив.

Они находят:

— Молодая девушка, которая имеет посторонние заработки, украшает магазин. Она лучше одевается, а за ужинами в отдельных кабинетах они приобретают шик и отпечаток элегантности. Они приучаются обращаться с людьми.

Но Ницца, куда налетает стая парижских кокоток, стоном стонет от этого нашествия.

Меня заинтересовал этот необыкновенный, небывалый, невиданный наплыв сутенёров в Ницце.

Сутенёры — хозяева улицы.

Они ходят толпами. Они на каждом шагу.

И все самый юный народ, почти мальчики, 15–16—17 лет.

Я пользовался ранними часами, когда мало покупателей, чтоб зайти в маленький магазин, к ремесленнику, что-нибудь купить и разговориться на интересовавшую меня тему.

Вся ремесленная Ницца волком воет.

— Нет никакой возможности! Что делает с нашим городом эта саранча! Верите ли, нет возможности иметь ученика, подмастерье! Они все помешаны на том, чтоб поступить на содержание к какой-нибудь твари! Нет молодого мастерового, который не бежал бы в сутенёры!

— Я переменил трёх подмастерьев в течение месяца!

— Я четырёх!

— Я остался без учеников. Все на улице. Все пошли в сутенёры.

Добрые люди забывают только прибавить, при каких условиях у них живут и воспитываются эти ученики, так охотно меняющие «честный кусок хлеба» на позорную профессию.

Как бы то ни было, но сутенёры в Ницце — хозяева положения.

В отелях вас предупреждают:

— Вечер. Возьмите извозчика. Теперь не безопасно ходить одному.

— Идти вечером с дамой?! Да избави вас Бог!

И это по самым центральным улицам.

В газетах только и читаешь:

— Банда каких-то молодых бродяг выбила глаз прохожему такому-то.

— В полицию доставлен раненый в бок ножом. Он сказал, что получил удар в ссоре с такими же, как он, не имеющими определённой профессии юношами.

На главной улице Ниццы, на avenue de la Gare, вовсе не редкость услыхать вечером вопли, крики.

— Что случилось?

Толпа сутенёров бьёт в чём-то провинившуюся перед ними несчастную кокотку.