Влас Дорошевич - По Европе

Это — зулус.

С лестницы сакристии медленно спускается огромный, статный монах, с прищуренными глазами, с гордым и печальным взглядом.

Где я видал такое медно-красное лицо с приплюснутым носом, с чёрными, жирными волосами, с печальным и гордым взглядом чёрных глаз?

И вдруг мне вспомнилась Америка. Маленькая станция.

К нашему вагону подошёл такой же медленной, словно торжественной походкой человек в рубище, с длинными, чёрными, жирными, лоснящимися волосами, падающими по плечам, с печальным и гордым взглядом.

На шее у него болталась огромная серебряная медаль «за спасение погибавших», как оказалось.

Он слышал, что за две станции случилась катастрофа, и пришёл узнать о подробностях.

Он обратился к кондуктору:

— Много погибло людей?

— Ни одного человека.

Он помолчал.

— А индейцев?

— Индейцев погибло шестеро.

Он посмотрел тем же спокойным, печальным и гордым взглядом, повернулся и пошёл своей медленной, торжественной походкой.

Словно воплощение печали.

Вот где я видел такое лицо, как у этого медно-красного монаха, спускающегося с лестницы сакристии.

Это — индеец.

Какой-нибудь команч или апач, обращённый в католичество и теперь с такой же ревностью охотящийся за человеческими душами, как его отцы охотились за человеческими скальпами.

Со всей страстностью проповедующий религию и царство, где нет деления на «людей» и на «индейцев».

Это центурионы императора-папы, завтра справляющего в Риме свой триумф.

Их навезли со всех стран мира.

Они огласят тысячами говоров собор святого Петра, и это будет самый победный шум.

Все съехавшиеся и переполнившие Рим пилигримы увидят воочию, что царству папы нет границ и пределов, и разнесут это по лицу всей земли. И увидят это populus Romanus [59] Римский народ (лат.). .

Со всего мира свезены эти «римские центурионы» всех рас и народов.

Свезены самые доблестные, самые отличившиеся из них, чтоб украсить папский триумф.

Свезены как победители и как побеждённые.

Чтоб идти за триумфальным кортежем императора-папы, «папы — победителя мира».

И когда вы после этой картины на площадке пред сакристией проходите мимо папской гвардии.

Этих гигантов в белых лосинах, с белыми напутанными аксельбантами, в огромных медвежьих шапках…

Они кажутся вам оловянными солдатиками.

Вы глядите на эту горсточку с жалостью после той армии.

И думаете с улыбкой сожаления:

— И охота «всемирному владыке» играть в игрушечные солдатики.

Завтра триумф «владычества над миром».

Сегодня исполнена увертюра к этому триумфу.

Она прозвучала эффектно, грандиозно, величественно.

В великолепной церкви Пропаганды Веры алтарь тонет в пурпуре кардиналов.

Всё кругом черно от сутан.

Патеры, присутствующие здесь, это — всё миссионеры, съехавшиеся со всех концов света.

Блестящий смотр накануне триумфа.

Это торжественное собрание.

Academia polyglotta.

Оркестр исполнил увертюру Верди в «Силе судьбы», и на кафедру поднялся человек с сильно выраженным семитическим типом.

Послав глубокий поклон залитым пурпуром «князьям церкви» и «рядовым» чёрным сутанам, он заговорил горячо, страстно на каком-то красивом, величавом, но странном языке.

Это Шкубралла Мубарак, миссионер, приехавший с Ливана.

Он на древнееврейском языке прославляет научные труды папы.

За ним вслед поднимается другой семит, пожилой, с огненными глазами, и говорит на странном, гортанном языке, с выкриками, с какими-то необыкновенными звуками.

Это Франческо Каттула, халдей.

За ним следует сириец, турок, араб.

На кафедре появляется человек с орлиным профилем.

Это Андреа Моловик, албанец.

Статный и красивый араб Калиан-Бехнам не говорит, а поёт.

Чёрный, словно обожжённый солнцем, курд Джованни Ниссан, из Курдистана.

Все они славят и прославляют папу, каждый на своём языке.

И словно музыку слушают князья церкви и солдаты-миссионеры эти непонятные речи.

Это говорит вселенная.

Снова гремит оркестр увертюру к «Горациам и Куриацам» Верди, — и на кафедре два человека с жёлтыми плоскими лицами, узенькими, косо прорезанными глазками.

Это Джуэн и Паоло Тьен, китайцы. Они восхваляют подвиги и страдания миссионеров в Китае.

За ними вырастает на кафедре огромный негр.

Это Андреа Нгхиди, кафр.

Его сменяет коричневый сингалез, с ласковыми и нежными глазами, — Маттео Коккикуннель.

И чем дальше звучат эти непонятные речи, тем больше и больше растёт восторг собрания.

Это вселенная всеми голосами мира славит папу.

Этот странный «дивертисмент» длится без конца.

Словно во сне всё это видишь и слышишь.

По рядам слушателей то там, то здесь пробежит улыбка радости.

Армяне, поляки, шведы, испанцы, англичане услыхали с кафедры родную речь.

Я вздрагиваю.

Раздаётся русская речь.

Станислав Бортновский произносит по-русски речь в честь папы.

Я смотрю на аудиторию.

Вздрагивают то там, то здесь, услыхав родную речь среди этого столпотворения.

Голландский язык сменяется румынским, румынский — греческим, греческий — немецким.

Прозвучала венская музыка «Танца часов» из «Джоконды» Поккиели, и на кафедре появился проповедник — индеец Северной Америки, Альберто Неганквет.

За ним вырастает зулус, Луиджи Моисхонга.

Словно какая-то феерия разыгрывается перед вами.

Вся эта пестрота говоров, разнообразие представителей стран, самый порядок, в котором они говорят, Палестина, Мадагаскар, Венгрия, Канада, Китай, рассчитано на то, чтоб поразить воображение.

Это экзальтирует миссионеров.

Перед ними воочию римская церковь покрывает вселенную.

И когда последний из проповедников кончает свою речь, на кафедру поднимается ректор-академик Пропаганды и заканчивает собрание коротенькой речью:

— Перед вами говорили не слабые люди, — вы слышали голос святой римской церкви. Она говорила на своём латино-греческо-еврейско-халдейско-сирийско-турецко-самаритянско-испанско-албанско-арабско-курдско-армянско-кельтско-французско-кафрско-польско-португальско-шведско-коптско-английско-русско-немецко-китайско-сингалезско-индейско-ирландско-зулусско-венгерско-румынско-эфиопско-голландско-норвежско-итальянском языке. На языке всей вселенной. Всюду римская церковь несёт христианскую культуру, нет уголка, где бы не слышалось нашей латинской речи. И на её речь вселенная всеми языками отвечает хвалами Святому Отцу.

Грянувший после этого торжественный марш зазвучал особенно победно.

С горящими глазами шли под его звуки миссионеры.

Словно римские легионеры шли сражаться и побеждать мир.

Все углы улиц заклеены огромными жёлтыми афишами: