Константин Станюкович - Том 10. Рассказы и повести

Новая деятельность ввела Станюковича в такую сферу жизни, которая раньше была ему мало знакома. Впечатления, наблюдения и переживания уже в первые месяцы этого «плавания» были так сильны, неожиданны и значительны, что они завладели всем его творческим сознанием, оттеснив на второй план многие его замыслы, совсем недавно казавшиеся неотложными. В те годы Станюкович изъездил весь Юг России и почти всю Украину, то есть как раз те районы, где шло тогда наиболее бурное промышленное и железнодорожное строительство. И видел он его, это строительство, не со стороны, не в качестве наблюдателя с записной книжкой (в наше время сказали бы — с блокнотом), а изнутри, как участник. Вот как он рассказывал об этом узнавании в одном из писем жене: «Завтра еду… на ст. Амвросиевка. Посылают меня для расследования, мошенничает ли там начальник дистанции и подрядчики. Поручение не особенно веселое, тем более, что я наверное знаю, что придется обнаружить большую массу грязи и что меня опять будут тщиться подкупить… На линии, т. е. На Амвросиевке, буду дописывать комедию. Писать хочется, руки чешутся». [46]

В последних двух фразах, как говорится, весь Станюкович. Его горячая заинтересованность в жизни всего общества помогала ему быстро распознавать общественное значение всего, что происходит вокруг него — сегодня, сейчас, и заставляла немедленно же браться за перо публициста, чтобы защитить то, что он считал достойным защиты, и выставить на публичное осуждение то, что противоречило его идеалам и мешало их утверждению. Публицистическое воодушевление не оставляло его и тогда, когда он писал художественные произведения — рассказы, повести, романы или комедии. Только что цитированное письмо написано в июне 1870 года, то есть всего через год после поступления Станюковича на службу, но к этому времени он подготовил к печати сатирический очерк «Русские американцы» — как раз о подрядчиках и субподрядчиках, нагло обсчитывавших рабочих и обворовывавших казну, то есть в конце-то концов все тот же народ, заканчивал комедию «На то и щука в море, чтоб карась не дремал» — тоже о хищниках, но масштабом покрупнее — и писал роман, в сюжете которого впечатления и наблюдения этого года играют весьма заметную роль («Без исхода»).

Особенно характерной в этом отношении является комедия «На то и щука в море, чтоб карась не дремал». Это пословичное заглавие само по себе дает возможность предугадывать, к чему сведется драматическое действие пьесы: щуки, как это им и «положено», будут пожирать карасей, то есть хищники будут торжествовать, а жертвы — страдать и гибнуть. Но Станюкович как будто бы не спешит подтвердить это предположение и не сразу показывает «подвиги» щук. Читая первый акт пьесы, можно подумать, что ее конфликт не социальный и уж во всяком случае далек от публицистической злободневности, как естественнее всего предполагать, судя по заглавию, а семейно-бытовой. Здесь вырисовывается, по-видимому, чисто любовная завязка: провинциальная помещица Елизавета Петровна Василькова уговаривает свою внучку — хорошенькую, добрую и жизнерадостную Лидию — принять предложение местного прокурора Карла Карловича фон Шрека, а та наотрез отказывается от этой чести и признается бабушке, что любит другого — Алексея, сына миллионера Николая Антоновича Авакумова. Вскоре выясняется, что Алексей любит Лидию уже давно, и первый акт кончается помолвкой.

Но жизнь Лидии в доме Авакумовых сложилась не совсем так, как она ожидала. Еще до помолвки бабушка сказала Лидии, что Алексей ей не пара: «Что мы ему, петербуржцу, богачу с несколькими миллионами?», — на что Лидия ответила: «Да разве я, бабушка, не стою миллиона?» Прошло немного времени, и Лидия могла убедиться, насколько опрометчивой была ее шутка; честная и чистая жизнь, о которой она мечтала до замужества, и авакумовские миллионы просто несовместимы, ибо за этим богатством — бесчестные проделки и преступная жестокость его обладателя. И, может быть, самым неожиданным для нее открытием было то, что ее любимый муж знал, как действовал его отец, знал и сам был готов последовать его примеру. Любящая и любимая жена Лидия поняла, что она не только пленница этого царства хищников, но и соучастница — хоть и невольная, хоть и косвенная — всего, что творят эти хищники. Ее слабая попытка вырваться из плена кончается ничем, карасям, то есть жертвам, она сочувствует, но разделить их участь не в силах.

Но отношения Лидии и Алексея — при всей их фабульной «закругленности» — образуют лишь второй план драматического действия, ведь Лидия многого просто не знала, а о самом страшном и жестоком даже и не догадывалась; Алексей еще не успел «развернуться», его самостоятельное хозяйничанье еще впереди, за границами сюжета. Главной пружиной драматического действия пьесы, смысловым ее центром являются взаимоотношения двух персонажей: миллионера Николая Антоновича Авакумова и его главного приказчика Потапа Потаповича Чабанова. Эти взаимоотношения начались в свое время грабежом — Авакумов ограбил брата Потапа Потаповича — и завершаются грабежом: Потап Потапович Чабанов на глазах умирающего патрона, не обращая внимания на его усовещивания, взял и присвоил сто тысяч наличными, чтобы уж самому стать хозяином. Сама по себе эта ситуация не новая: в сущности, почти так же сложились, например, отношения между Самсоном Силычем Большовым и его приказчиком Лазарем Елизарычем Подхалюзиным в пьесе А. Н. Островского «Свои люди — сочтемся».

Впрочем, такого рода параллелей много и в русской и в мировой литературе. Жажда обогащения во что бы то ни стало почти всегда ведет к хищничеству, а хищники, если их интересы и вожделения сталкиваются, не щадят друг друга; средства и приемы взаимного ограбления могли быть самыми разнообразными, а «видовая» сущность хищничества оставалась неизменной. Но хищники хорошо знают, что любое богатство, в том числе и то, которое вырвано из рук сплоховавшего соперника, имеет одно и то же происхождение: оно награблено у тех, кто не принадлежит к касте хищников, у тех, кто работает ради куска хлеба. Там-то и раскидывают они свои сети, чутко улавливая появление новых возможностей захвата и грабежа.

Русский буржуй дореформенной эпохи — такой, каким он запечатлелся в ранних пьесах того же А. Н. Островского, — при любом богатстве в глазах всего общества и даже по своей собственной самооценке был еще алтынник, аршинник, орудовавший где-то в средних этажах социальной иерархии; для него и квартальный, Держиморда какой-нибудь, и то уже был важный начальник, а, допустим, о министрах, не говоря уж о царе, он думал как о небожителях. После отмены крепостного права на первый план стала выдвигаться новая разновидность хищника. Это уже были воротилы, предприниматели, финансисты, которые вели свои дела с самим правительством. Среди них особенно выделялись крупные железнодорожные подрядчики или, как их называли в те годы, концессионеры.