Сергей Лукницкий - Начало Водолея

У паспортного контроля его встретил Нестеров.

В ожидании самолета друзья вели неторопливые. даже ленивые разговоры, причем Нестерову очень почему-то хотелось разыграть Моисеева, он, например, ему сказал, что часы, чтобы не портить лишний раз и не трогать стрелки, надо просто перевернуть вверх ногами, то есть надеть наоборот, и тогда они будут показывать как раз американское время.

- Только надо привыкнуть, - добавил он, - что цифра "шесть" наверху, и не обращать на это внимания.

Так, с перевернутыми часами, Моисеев и прожил потом три дня в стране свободы. Кончилось это тем, что он вообще перестал ориентироваться во времени.

Второй раз Нестеров разыграл Моисеева, сказав ему, что посадка их самолета в Ирландии бывает не всегда, она "по требованию" пассажиров, и если кому надо выйти, он просто нажимает кнопку над входным люком, и тогда самолет совершает посадку.

И, наконец, в третий раз: Моисеев розыгрыш не понял и убежден в том, что так и есть. до сих пор, - это объяснил Нестеров в каком-то отвлеченном разговоре: как отцу ребенка определить - он ли является настоящим отцом. Оказывается, грудничку, когда мама устала, а ребенок просит грудь, отец дает свою, и если ребенок не отвернулся, это значит, он - его. Моисеев так разволновался, что даже записал этот метод определения истины.

Что-то потревожило Моисеева перед восшествием на трап самолета, и он стал чихать, с каждым чихом вспоминая народные приметы: "Чихнешь в понедельник натощак - к подарку, во вторник - к приезжим, в среду - к вестям, в четверг - к похвале, в пятницу - к свиданию, в субботу - к исполнению желаний, в воскресенье - к гостям".

Какой был сегодня день недели - Моисеев не вспомнил. Сказался, видимо ажиотаж перед поездкой.

Пришел он в себя только в громадном ИЛ-86, да и то не сразу, хотя самолет своей огромностью был сродни огромному Моисееву, а тогда только, когда принесли ему на подносе первую порцию самолетного халявного виски. Моисеев взял стаканчик сперва для Нестерова, сидящего у окна и невзначай задремавшего, но до полковника его не донес, а стереотипно подумал: "Устал полковник", - и с радостью, не рискуя будить коллегу: "Намается еще в командировке", - под этим зыбким, но вполне благовидным предлогом отправил стаканчик себе в рот. Второй стаканчик он пригублял уже по праву, третий и четвертый попросил для себя и Нестерова как добавку и конечно же выпил сам.

После чего он почел себя вправе дремать уже до самой Ирландии и очнулся только после того, как самолет стал снижаться.

Он с неудовольствием обнаружил, что рассвет еще не наступил и поэтому в иллюминаторе ничего не видно; а так хотелось воочию убедиться в том, что западное побережье Великобритании действительно напоминает рыло свиньи, как оно и нарисовано в географических картах.

Когда над дверью салона загорелась надпись "Ноу смокинг", Моисеев с тоской подумал, что смокинга у него нет.

Отвлекла его стюардесса, юбка которой заканчивалась примерно там, где начиналась буйная фантазия ответственного секретаря, автора бессмертного романа "Начало Водолея", но последний был слишком голоден, поэтому, быстро съев принесенную этой милашечкой снедь и распихав что попало по карманам, вовсе не заботясь: джем то был или пакетик с молоком, или, может, даже упаковка с ножом и вилками, Моисеев, заметно приободрившись. готов был начинать борьбу с империализмом хоть на ирландской земле, а хоть даже еще и в воздухе.

В Ирландии по выходе из аэропорта ин оказался в огромном холле-магазине, где было столько всего, что консервативный Моисеев, сказав только: "Этого не может быть", тупо уставился на большие аэродромные часы и просидел так битый час в ожидании объявления посадки на рейс.

Нестерова он не замечал, да полковник особенно и не "светился", говорить им все равно было пока не о чем. Оба были сонными, поскольку рейс был утомительным.

И только когда уже снижались над Канадой, перед которой Моисеев снова, и теперь уже по традиции, выпил четыре стаканчика виски, ответственный секретарь вспомнил, что летит он в Соединенные Штаты, и притом по делу, известному пока только одному Нестерову.

Но он ошибался, и Нестерову тоже ничего пока известно не было. Кроме разве что того, что влекло его в Штаты исключительно чувство интуиции и подсказка Морони о том, что это надо было сделать. Он сомневался. в то время как Моисеев уже чувствовал себя героем и снисходительно поглядывал на других пассажиров, словно говоря им: "Вот, смотрите, это я - Моисеев, лечу, чтобы разорить империализм и спасти Россию".

Через проход от него наискосок сидела прелестная девочка, и портило ее прелесть, по мнению хмельного Моисеева, только одно - недостаточная восторженность, с которой она воспринимала его здесь присутствие.

В Канаде ответственный секретарь решил развеяться и зайти все-таки в стереотипный "паршивенький" аэродромный магазинчик, но как раз тут ему это не удалось. Магазинчик был закрыт. "Запад гниет с той же скоростью, с которой мы приближаемся к коммунизму", - подумал он и, злобно достав из кармана недоеденный коржик, стал откусывать от него тут же, в общем зале ожидания, и, откусывая, не заметил, как подошел к нему Нестеров, неся стакан с пепси. Пока Моисеев открывал его - стакан был запечатан, - объявили посадку.

На стоянке самолетов в Канаде, в аэропорту, название которого он пока не мог запомнить, Моисеев увидел странное зрелище. Несколько человек в форме советских летчиков тащили к крылу нашего - его - самолета какой-то огромный резервуар, вытащенный с превеликим трудом из того же самолета. Открыв его, они принялись переливать в самолет горючее.

"Свой бензин возим, - подумал Моисеев, - наверное, он лучше зарубежного". И был прав, потому что, как известно, своя ноша не тянет.

А больше он уже ни о чем не думал, а только подремывал до самого Нью-Йорка, теша себя мыслью, что две капиталистические страны он уже посетил... И ничего особенного в них не заметил. Нестеров не спал и смотрел в окно.

- Слушайте, Моисеев, - вдруг сказал он, - вам не кажется, что есть какая-то фатальность в нашей поездке. Я не говорил вам, но почему-то в эту поездку мне рекомендовали именно вас.

- Может быть, это потому, - сказал Моисеев, преисполнившись достоинства, - что меня кто-то увидел на Манежной площади с транспарантом: "Демократы, дайте поесть!"?

- Может быть, - согласился Нестеров, думая о своем, - но скорее потому, что вы будете свидетелем моего провала и все потом расскажете. У вас хорошая память запоминайте.

Память у Моисеева в самом деле была превосходная. Он помнил не только где, что, с кем и когда он выпил, но даже мог воспроизвести объявление в ирландском аэропорту, гласящее о том, что общественные уборные здесь бесплатные.