Константин Станюкович - Равнодушные

«Что же вы забыли совсем меня, многоуважаемый Григорий Александрович?»

Он благоговейно прикоснулся губами к этим строчкам, вдыхая аромат душистой бумаги, снова прочитал записку и спрятал ее в бумажник, просветлевший, полный счастья, что Инна Николаевна его вспомнила, зовет его…

И какой же он жизнерадостный и веселый был в этот день в департаменте и делал доклад министру!

В тот же вечер, несмотря на спешные дела, он ехал на Моховую.

Черт с ними, с делами! Он за ними просидит ночь! А сейчас он увидит ее, эту женщину, благодаря которой он понял, что значит любовь.

На лестнице Никодимцев встретил Травинского.

Смешанное чувство ревности, смущения и невольной брезгливости охватило Григория Александровича при виде мужа Инны Николаевны.

Никодимцев очень редко его видал и держал себя с ним с холодной сдержанностью, не допуская никакой короткости, на которую, видимо, напрашивался Травинский, и словно бы не скрывая, что ездит исключительно к Инне Николаевне.

И теперь Травинский с обычной льстивой любезностью приветствовал Никодимцева.

— Инна дома и очень будет рада вам, Григорий Александрович! — весело воскликнул Травинский, почтительно пожимая протянутую Никодимцевым руку. — Совсем вы нас забыли, Григорий Александрович, давно не были…

— Некогда было! — суховато сказал Никодимцев.

— А Инна одна и хандрит… Нервничает и никуда не выходит… Я предлагал ей прокатиться за границу — не хочет. И лечиться не хочет… Уговорите ее уехать из Петербурга… Она вас послушает… право. Чужого человека всегда больше слушают, чем близкого… Не правда ли? А меня извините, Григорий Александрович, что ухожу… Спешное дело… должен ехать…

Травинский снова горячо потряс руку Никодимцева и проговорил:

— Предложили бы Инне прокатиться на острова… Вечер отличный, и ей полезно… А я, Григорий Александрович, буду благодарен, если вы развлечете жену… Она очень ценит ваши посещения и симпатизирует вам… Поверьте, Григорий Александрович, я очень, очень рад, когда вы бываете у Инны. Инна тогда оживает. Она любит поговорить с умными людьми о разных возвышенных предметах. Она ведь сама умная… Значит, и вам, Григорий Александрович, не скучно с Инной? Не правда ли?

— Совершеннейшая правда! — серьезно отвечал Никодимцев, краснея и испытывая желание сбросить с лестницы этого болтливого пошляка.

— Ну, вот видите… Я так и говорил жене, а она… думает, что вам скучно с ней, оттого вы давно не были… Уверьте ее, что я прав, и навещайте ее почаще… Вы удивляетесь, что я вас об этом прошу?.. Но я не ревнивый муж… Совсем не ревнивый! — неожиданно прибавил Травинский и захихикал.

И с этими словами он почтительно приподнял цилиндр и стал спускаться с лестницы.

«И она живет с этой гадиной? Она его жена?!» — подумал Никодимцев с тоской и подавил пуговку электрического звонка, чувствуя, как сильно колотится в груди его сердце.

Никодимцев вошел в гостиную и радостно бросился навстречу показавшейся в дверях своего кабинета Инне Николаевне.

Но когда он увидал ее осунувшееся и побледневшее лицо, когда увидал, каким отчаянием дышало оно, когда увидал слезы на ее глазах, сердце его упало. И он, крепко пожимая маленькую ручку Инны Николаевны, спросил дрогнувшим, тревожным голосом:

— Инна Николаевна! Да что с вами?

И он глядел на нее с выражением такой восторженной любви и такой тревоги, что молодая женщина благодарно и ласково улыбнулась ему глазами, и лицо его просветлело, когда она сказала:

— А я было думала, что вы совсем меня забыли и наша дружба окончена…

Никодимцев смутился и, краснея, произнес:

— Как могли вы это думать?

— Я мнительна, Григорий Александрович!

— Вы? — обронил изумленно Никодимцев.

— Да… И имею основания быть мнительной…

Инна Николаевна опустилась на диван. Никодимцев сел на обычное свое место — на кресло с левой стороны.

— Вы бывали часто и вдруг перестали… Мне хотелось узнать, что это значит, и я написала вам… Спасибо, что приехали и, кажется, не очень недовольны, что я вам напомнила о себе? В самом деле, отчего вы не были в воскресенье?.. Я вас ждала.

— Ах, Инна Николаевна, не всегда можно делать то, что хочешь…

— Значит, хотели приехать?

— Еще бы.

— Так отчего же не приехали?

— Отчего?.. Да просто потому, что слишком часто бывать у вас… неудобно… И как мне ни приятно навещать вас, я все-таки решил… сократить свои посещения.

— Вам писал что-нибудь муж?

— Нет. Разве он недоволен моими посещениями? Сейчас я его встретил, и он просил меня чаще навещать вас. Говорил, что вы хандрите… Что не хотите ехать за границу… Просил как-нибудь развлечь вас… предложить вам ехать на острова…

Инна Николаевна презрительно усмехнулась.

— Так отчего вы решили сократить посещения? И муж и жена вас зовут, а вы…

— Люди злы и глупы, Инна Николаевна.

— И вы их боитесь?

— Я не боюсь их, но с ними надо считаться, чтоб не подать повода к нелепым толкам…

— Понимаю. Вы боитесь скомпрометировать меня? — горько усмехнувшись, сказала Инна Николаевна. — Спасибо вам за это, Григорий Александрович, но не бойтесь этого… Про меня и так говорят, путая правду с клеветой… Я это знаю… И скажите, ради чего вы будете лишать меня и, быть может, себя удовольствия коротать вместе иногда вечера… Из-за того только, что скажут люди? И еще какие люди? Такие, которые не прощают другим то, что делают сами? Ужели стоит, Григорий Александрович? — прибавила молодая женщина с грустною улыбкой.

Никодимцев восторженно глядел на молодую женщину.

— Право, не стоит! Так будем видеться и болтать, пока нам не скучно. Хотите?

— Разумеется, хочу.

— И будем добрыми друзьями, пока кому-нибудь из нас не надоест дружба. Хотите?

Инна Николаевна протянула руку. Никодимцев крепко пожал ее и с какою-то особенною серьезностью проговорил:

— Спасибо за доверие. Я буду верным другом.

— Вам я верю.

— И если б я мог чем-нибудь доказать эту дружбу, я был бы счастлив, Инна Николаевна.

— О, я сейчас же воспользуюсь ей…

— Приказывайте.

Инна Николаевна на минуту примолкла.

— Вы помните наш разговор на выставке, Григорий Александрович, по поводу картины «Супруги»? — наконец спросила она.

— Помню.

— Я тогда защищала жену, которая не оставляет нелюбимого и неуважаемого мужа… Теперь я не защищала бы ее.

Лицо Никодимцева просветлело при этих словах.

— Вы, как вошли, спросили: что со мной?

— Да. Вы так похудели, такая грустная…

— Со мной, Григорий Александрович, то, что бывает со многими женщинами, которые вдруг сознали весь ужас своего положения, почувствовали отвращение к прежней жизни… и видят, что выхода нет… Нет его! — с отчаянием проговорила молодая женщина.