Генри Джеймс - Американец

На следующий же вечер Ньюмен отправился в салон мадам де Беллегард, где застал ее в окружении всех ее детей, и попросил старую маркизу оказать честь его бедному жилищу и пожаловать к нему в гости через две недели.

Маркиза остановила на нем непонимающий взгляд.

— Дорогой сэр! — воскликнула она. — Чему это вы задумали меня подвергнуть?

— Представить вам некоторых моих знакомых, а затем усадить в удобнейшее кресло и предложить послушать мадам Фреззолини.

— Вы собираетесь устроить концерт?

— Что-то в этом роде.

— И назвать кучу гостей?

— Всех моих друзей, и надеюсь, не откажутся прийти друзья вашей дочери, и ваши тоже. Я хочу отпраздновать нашу помолвку.

Ньюмену показалось, что мадам де Беллегард побледнела. Она раскрыла свой веер, красивый расписной веер прошлого века, и стала рассматривать изображенный на нем fêre champêtre [101] Праздник на лоне природы (франц.). — певицу с гитарой и группу, танцующую вокруг увенчанной цветами статуи Гермеса.

— После кончины моего дорогого бедного отца мы почти не выезжаем, — пробормотал маркиз.

— Ну а мой отец пока что жив, друг мой! — возразила его жена. — Так что я только и жду, чтобы меня куда-нибудь пригласили! — И она с дружеским одобрением перевела взгляд на Ньюмена: — Я уверена, у вас будет чудесный праздник.

К сожалению, должен отметить, что галантность изменила Ньюмену, и он, будучи всецело занят старой маркизой, не оценил слова младшей мадам де Беллегард и не воздал ей должное. А старая маркиза наконец подняла на него глаза и улыбнулась.

— И мысли не могу допустить, чтобы вы пригласили меня на свой fête [102] Прием (франц.). раньше, чем я приглашу вас на свой, — проговорила она. — Сначала нам надо представить вас нашим друзьям, и мы специально пригласим всех. Мы сами об этом уже думали. Надо все делать как принято. Приходите ко мне числа двадцать пятого; точный день я назову вам позже. Конечно, у нас не будет таких выдающихся особ, как мадам Фреззолини, но среди наших друзей тоже есть прекрасные люди. А уж после этого заводите разговор о вашем fête. — Старая маркиза говорила быстро, с явным оживлением и улыбалась все с большей приятностью.

Ньюмен счел ее намерение благородным, а благородные намерения всегда трогали его доброжелательную натуру. Он ответил мадам де Беллегард, что с удовольствием придет к ней двадцать пятого или в любой другой день и что совершенно неважно, где он встретится со своими друзьями — в ее доме или у себя. Я уже упоминал, что Ньюмен был наблюдательным человеком, но, надо сказать, на сей раз он не заметил беглого взгляда, которым обменялись мать со старшим сыном; по всей вероятности, этот взгляд долженствовал отметить наивность Ньюмена, выразившуюся в его последней реплике.

В тот вечер Валентин ушел вместе с Ньюменом и, когда Университетская улица осталась позади, задумчиво произнес:

— Все-таки моя мать удивительно сильная женщина, удивительно! — и, встретив непонимающий взгляд Ньюмена, продолжал: — Ведь она была приперта к стене, но даже виду не подала. Ее fête двадцать пятого числа был чистым экспромтом. До той минуты она ни о каком fête и не помышляла, но, когда сообразила, что это единственное, чем можно ответить на ваше приглашение, схватила быка за рога — простите мне такое выражение — и огорошила нас, даже не моргнув глазом. Нет, она удивительная!

— Боже мой, — воскликнул Ньюмен, не зная, сочувствовать старой маркизе или упиваться победой, — да, право, мне все равно, состоится ли этот ее fête! Я благодарен ей за доброе намерение!

— Нет, нет, — ответил Валентин, проявляя с некоторой, правда, непоследовательностью фамильную гордость, — все будет сделано, как сказано, и сделано в лучшем виде.

Сообщение Валентина де Беллегарда о том, что мадемуазель Ниош покинула отцовский кров, и непочтительные прогнозы молодого графа относительно позиции, которую ее любящий родитель займет в столь катастрофической ситуации, нашли подтверждение в том обстоятельстве, что месье Ниош не спешил встречаться со своим бывшим учеником. С тяжелым сердцем Ньюмен был вынужден принять несколько циничное толкование философии старика, которое навязывал ему Валентин. И хотя, судя по всему, месье Ниош вряд ли предавался благородному отчаянию, Ньюмен допускал, что старик, возможно, страдает, только не подает виду. До тех пор месье Ниош почтительно наносил ему краткие визиты каждые две-три недели, и его отсутствие в равной степени могло говорить как об охватившем беднягу горе, так и о нежелании рассказывать, насколько успешно поправил он свои пошатнувшиеся дела. Постепенно Валентин познакомил Ньюмена с рядом подробностей, касающихся нового этапа в жизни мадемуазель Ниош.

— Я вам говорил, что она — редкостное создание, — заметил этот неугомонный исследователь. — И то, как она сумела все обставить, служит доказательством моей правоты. У нее были разные возможности, но она решила: либо все, либо ничего. Вас она тоже удостоила чести и на время причислила к этим возможностям. Но вы не оправдали надежд. Тогда она набралась терпения и снова стала ждать. Наконец случай представился, и она им воспользовалась, полностью отдавая себе отчет в том, что делает. Не сомневаюсь, что о потере невинности, за неимением таковой, тут говорить не приходится, но своей респектабельностью она дорожит. Вы правильно сочли ее маленькой хищной кокеткой, но она свято оберегала свою репутацию, никто не мог сказать о ней ничего дурного, и поступиться порядочностью она решила лишь в том случае, если получит за это требуемую компенсацию. А требования у нее были весьма высокие. Судя по всему, она нашла свой идеал. Ее идеалу лет пятьдесят, он глухой и лысый, но вовсю сорит деньгами.

— Господи, помилуй! — воскликнул Ньюмен. — Откуда вы почерпнули такие ценные сведения?

— Из бесед! Вы же знаете, какой у меня фривольный подход к жизни. Все сведения почерпнуты из бесед с молодой женщиной — скромной чистильщицей перчаток, чья крошечная мастерская находится на Рю-Сен-Рош. Месье Ниош живет в том же доме, несколькими этажами выше, вход со двора, и мисс Ноэми последние пять лет порхала туда-сюда через плохо подметенный подъезд. Маленькая чистильщица — моя старая знакомая, когда-то была подружкой одного из моих приятелей, он потом женился и вынужден был расстаться с такими подружками. Я часто ее встречал в его обществе. Поэтому, стоило мне увидеть ее лицо за чисто протертым окном мастерской, я ее сразу узнал. Перчатки у меня были безупречны, но я вошел в мастерскую, протянул к ней руки и спросил: «Милая мадемуазель, сколько вы возьмете за чистку этой пары?» «Милый граф, — не колеблясь, ответила она, — с вас я не возьму ничего». Она тоже сразу узнала меня, и мне пришлось выслушать всю историю ее жизни за последние шесть лет. Выслушав, я перевел разговор на жизнь соседей. Она знает Ноэми и восхищается ею, она-то и рассказала мне все, что я вам только что сообщил.