Николай Наумов - Святое озеро

Однажды в числе пакетов, доставленных в волость с почты, Петр Никитич получил циркулярное предписание т-ой казенной палаты. Распечатав пакет и прочитав содержание бумаги, он взял в руки перо, чтоб записать ее в настольный реестр, но вдруг остановился, прочитал снова бумагу, задумался над ней, затем, не записывая ее в реестр, вложил обратно в конверт и опустил в боковой карман своего нанкового сюртука. Весь день после того он был необыкновенно рассеян: перепутал на отправляемых бумагах номера и адреса на конвертах и даже отправил какой-то рапорт, не скрепив его подписью. Возвратившись домой ранее обыкновенного, он торопливо пообедал; затем, запершись в комнате, вынул из кармана пакет и несколько раз перечитал циркуляр, как бы вдумываясь в каждое слово. Весь вечер проходил он по комнате из угла в угол, нахмурив брови, проводил по временам рукою по обнаженной голове, как бы приводя в порядок путающиеся в ней мысли, иногда улыбался, потирая руки, как человек, обделавший аппетитное дельце. В последующие после того дни, посещая волость, он пересмотрел все дела, хранившиеся в волостном архиве, перечитал все старинные документы, как бы ища в них чего-то, и спустя неделю отправился в город Т-в к окружному начальнику под предлогом весьма важного дела.

На третий день вечером, после утомительного пути по проселочным дорогам, Петр Никитич подъехал на усталых, взмыленных лошадях к дому Харитона Игнатьевича, стоявшему при въезде в город в пустынной улице, усеянной лачугами и кузницами. Выйдя из телеги и отпустив ямщика, он вошел g темный двор, выкрытый драньем. На лай собаки, неистово рвавшейся с цепи, вышел на крыльцо со свечою в руке сам хозяин. Увидев Петра Никитича, он радушно встретил его, несколько раз с шутливой фамильярностью похлопал гостя по плечу и, ласково заглядывая ему в глаза, произнес:

— Ну, ну, вот и тебя дождались! Аль попутным ветерком занесло, а? Ну, иди, иди, обогрейся, гость будешь!

Введя его в небольшую комнату, уставленную вместо мебели коваными сундуками, Харитон Игнатьевич приотворил дверь в смежную комнату и вместе кухню и крикнул:

— Даша-а, а Даша! Выдь-ко сюда, глянь, кого нам к ночи-то бог дал!

— Кого ж бы? — спросил из кухни мягкий женский голос.

— А ты своими глазами глянь, недокуда чужими-то на все смотреть? — насмешливо ответил он.

В дверях показалась жена его, пожилая красивая женщина с объемистыми грудями и талией, проворно обтирая белые, засученные тшше локтя руки о грязный ситцевый передник. Увидев гостя, она всплеснула руками, вскрикнув:

— Батюшки! Петр Никитич! В кои-то веки заехал к нам, да не чудо ли это? А-а-ах ты напасть, а у меня как на грех ничего не стряпано! — И скрылась еще проворнее, чем показалась.

Пока Петр Никитич раздевался, на столе уже появились тарелки с огурцами, груздями, пирог с рыбой, пирог с маком и еще какие-то печенья.

— Ну, ну, чего вылезли? Неуж людей-то не видывали? — крикнул Харитон Игнатьевич на свое потомство, высыпавшее из кухни в количестве шести душ. — Подите отсюда, вот я вас ужо! — пригрозил он, топнув ногой. Дети робко вышли из комнаты, и засученная рука хозяйки захлопнула за ними из кухни дверь.

— Ну, как живешь? Чего долго не заглядывал к нам? — спросил Харитон Игнатьевич гостя, запивавшего горячим чаем съеденный ломоть пирога с рыбой. — Я нынче, признаться, собирался съездить к тебе, — продолжал он, — хочу, слышь, лавку сооружать да посадить в нее Васютку. Уж парню четырнадцатый год пошел, а он без пути в доме мотается. Благословишь ли?

— Чем торговать-то намерен? — спросил Петр Никитич, ковыряя в зубах спичкой.

— А так, братец мой, разной разностью, а главнее всего деревянной посудой. Временами здесь на нее большой спрос, а взять негде. Оно дело-то не ахти какое, а все, при сноровке, копейка набегать будет!

— Будет, это и говорить нечего! — согласился с ним Петр Никитич.

— Копейка набегать будет! — задумчиво, барабаня пальцами по столу, повторил Харитон Игнатьевич. — В околотке-то моем живут все более мастеровые, с фаянсов-то хлебать не привычные, к дереву навык имеют. Оно хошь и по малости товару потребуется: кому ложка, другому чашка, третьему жбанчик, а все в год-то, гляди, и на круглую сумму набежит. Да и парню-то дело будет; пора и ему сноровку набивать. А без обученья-то этого, без сноровки-то как ты его в свет-то пустишь. Ведь темный человек выйдет, коли талану-то ему не привьешь! Да что ж ты маковничка-то не прикусишь, — спохватившись, пригласил Харитон Игнатьевич, — хозяйка-то хошь и похвалилась, что ничего не стряпала, а ровно чуяла, что ты приедешь, меду-то в пирог подмесила не жалеючи!

— Сыт уж… благодарю!

— Ешь крепче! Дорогой-то, поди, всю кладь в брюхе уколотило, порожнее-то место найдется. По нынешнему пути ухабинами-то всю душу, поди, выколачивает, а?

— Отшибает, хвалить нечего!

— Надолго к нам в гости-то?

— Завтра к вечеру надо бы домой собраться! — ответил Петр Никитич, накрывая блюдце опрокинутой вверх дном чашкой, и, вынув ситцевый клетчатый платок, отер пот, выступивший на лбу.

— Пей еще, что ты мне дно-то у чашки показываешь? Погрейся, ну, ну!

— Уволь, не могу более!

— Ну, ну! Не могу! Эко, в кои-то веки заглянет, да от еды и питья в отрек! Пей, полно! Дарья, прими-то чашку-то да плесни в нее свеженького! — крикнул Харитон Игнатьевич, и, несмотря на все усилия Петра Никитича освободиться от угощения, в руках его снова оказалась чашка с свеженалитым чаем. — Водки ты не употребляешь, ешь, что девка перед венцом, по зернышкам, — чем и угощать тебя, не знаю! — говорил Харитон Игнатьевич. — Дело какое есть, что в город-то заглянул к нам? — спросил он после минутного молчания.

— У нас без дела, Харитон Игнатьевич, часу не пройдет, такое уж ведомство! — ответил Петр Никитич, прихлебывая с блюдца чай.

— Где люди, там и дела, чего говорить; всякому жить надо, пить, есть хочется! Где на честный манер, где обманом, а все снискивай кусок… Как пробудешь без хлеба-то? — задумчиво произнес Харитон Игнатьевич. — А какое дело-то встретилось? — как бы вскользь, к слову, спросил он.

Опрокинув на блюдце допитую чашку, Петр Никитич отер платком лицо и окинул исподлобья пристальным взглядом своего собеседника.

— Дело-то у меня встретилось, Харитон Игнатьевич, такого сорта, что сказать-то его можно только за большие тысячи! — ответил он.

— Хе-хе-хе… Какие ноне у тебя дела завелись, а? Ну, ну, я и пытать не буду, подожду, пока поболее тысяч накопится!

— А много-ли скоплено их, скажи-ко? — шутливо спросил Петр Никитич.

— Не успел приехать, да уж и сказывай тебе, сколько тысяч накоплено. А ты посиди, обогрейся! Что до время чашку-то накрыл, аль узор-то на дне ее приглянулся? — спросил он. — Пей-ко еще чаю-то, ну, ну…