Давид Маркиш - Стать Лютовым

- Знаете, с вами довольно-таки трудно говорить,- натянуто улыбаясь, сказал Иуда Гросман.- Дело тут, понимаете ли, не в издателе. Дело во мне. Я ведь не лоточник, герр Мюллер! Знаете что? Я подарю вам книгу, надпишу и подарю. И закончим это дело.

- Ну, если вы настаиваете...- Мюллер задумчиво пожевал губами.- Но я прошу вас учесть, что я пришел к вам с самыми честными намерениями.

- Как, вы сказали, зовут жену? - Иуда потянулся к карману за вечным пером.

- Грета,- сказал Мюллер.- И дети: Ганс, Вольфганг и Эва. Вы делаете мне прекрасный подарок, герр Гросман! Я сохраню вашу книжку и буду показывать ее моим друзьям. Мы культурная нация, у нас тоже есть знаменитые писатели. Сейчас не самые лучшие времена, поверьте мне. Приезжайте лет через пять-шесть, и вы увидите новую Германию!

- Да? - Иуда снова глядел с интересом.- Новую? Какую же новую? Социалистическую?

- Национал-социалистическую! - мягко поправил Мюллер.- Мы поможем миру справиться со старыми болезнями.

- Да что вы говорите! - искренне развел руками Иуда.- А мы в России хотим того же самого.

- Хотеть - это еще не значит делать,- наклонив голову к плечу, улыбнулся Мюллер.- Не так ли, господин Гросман? Это ведь ваша мысль.

- Лечить - трудная задача,- сухо заметил Иуда.- Врачи не святые, они иногда ошибаются.

- Когда порошки не помогают, надо пользоваться хирургическим ножом,убежденно сказал Мюллер.- И тогда уже не будет никаких ошибок.

- Да мы и пользуемся,- сказал Иуда Гросман.- А вы как думали?

- В таком случае позвольте вас сердечно поблагодарить за подарок,подымаясь с дивана, сказал Мюллер.- Приезжайте через несколько лет, и мы пойдем с вами в добрую германскую пивную пить доброе баварское пиво.

Через несколько лет доброе баварское пиво в добрых германских пивных пили крутые ребятки в черных военизированных рубахах со свастиками на рукаве. Пили родное пиво, ревели хором "Хёрст Вессель" и торжественно обещали очистить Германию от евреев и гомосексуалистов. Декорации быстро меняются, удивительно быстро. Едва ли партайгеноссе Зигфрид Мюллер был бы обрадован, увидь он в пивной Иуду Гросмана, направляющегося к нему с распростертыми объятиями.

А книга знаменитого писателя Иуды Гросмана с дарственной надписью пережила и мировую войну, и крушение тысячелетнего рейха, и самого Иуду. Эту книгу, вовремя извлеченную из надежного тайничка, раскаявшийся геноссе показывал и американским следователям в фильтрационном лагере, и распоясавшимся внукам, корившим тупого деда за нацистское прошлое. "Милому Зигфриду Мюллеру на добрую память"... Так какой же он, Зигфрид Мюллер, нацист и антисемит? Как все, так и он. Его нагло обманули, объегорили, задурили ему голову. И ведь в конце концов не он, милый Мюллер, расстрелял замечательного писателя, а сами русские. Так чем же, спрашивается, Сталин лучше Гитлера?

Под стеклянными сводами вокзала было тепло и сыро, как в оранжерее. Люди, растерянно улыбаясь, высыпали из вагонов и, вертя головами, выискивали встречающих. Вышел и Иуда Гросман и рассматривал толпу на перроне.

Его ждали. Молодцеватый франт в пиджаке с квадратными плечами, с букетом цветов протиснулся и, протягивая руку, сказал:

- Товарищ Гросман? Еремеев, из торгпредства. Багаж в купе? Эй, носильщик! Автомобиль ждет.

"Еремеев,- подумал Иуда Гросман,- Еремеев из торгпредства. Как быстро люди учатся жить по-человечески! "Эй, носильщик!" И ждет автомобиль".

- Заедем к нам, а потом в гостиницу,- ворковал меж тем Еремеев.- Торгпред ждет, коллектив подготовил встречу. План пребывания составлен. Опера, дизельный завод, зоопарк. Диспут "Демократические традиции и народная литература". Контакты с собратьями по перу. Убытие в Париж.

- Завод - нет,- сказал Иуда Гросман.- Впрочем, об этом потом... А ипподром тут есть, в Берлине? А дождик шел утром?

Еремеев улыбнулся заговорщицки, промолчал. Носильщик, с ног до головы увешанный Иудиным багажом, умело погрузил чемоданы, сумки и коробки в синий торгпредский "хорьх". Безмолвный шофер в форменной фуражке положил руки на перламутровое колесо руля, машина тронулась.

- Весело у вас тут в Берлине? - с жадностью глядя в окно на привольно двигавшихся по тротуарам женщин и мужчин, спросил Иуда.

- Народные массы зреют медленно,- обдумав вопрос, дал справку Еремеев.Ситуация сложная. Да что тут говорить? Немец, он немец и есть. В том смысле, что тугодум по сравнению с нашими.

- Ну да,- кивнул Иуда Гросман.- Куда им! И, потом, что русскому здорово, то немцу карачун. Тем более что думать вообще вредно, от этого голова болит. Не так, что ли?

- Так точно! - поспешно согласился Еремеев.- Кроме того, бытовой фактор выпирает: то да сё, да верхний трикотаж.

- Это в каком же смысле? - зачарованно разведал Иуда Гросман, с восторгом собирателя запирая в памяти вот это - про фактор и про трикотаж.

- Внешнее изобилие,- со знанием дела объяснил Еремеев.- Пролетарское сознание от этого затуманивается очень сильно.

Особняк торгпредства стоял за высоким - пики с наконечниками - чугунным забором, в солидном квартале, недалеко от городского центра. В нижнем холле вокруг александровского стола с малахитовой столешницей громоздились угловатые кожаные кресла. Во второй этаж вела широкая мраморная лестница с парой высоких китайских ваз у основания.

На втором этаже, в приемной перед кабинетом торгпреда, сидела за пишущей машинкой девушка по имени Катя Мансурова. При появлении Иуды Гросмана девушка поспешно поднялась из-за стола и улыбнулась гостю, как доброму старому знакомому.

- Добро пожаловать в Берлин! - подавая Иуде маленькую сухую ладошку, сказала Катя.- А у нас с вами есть общие знакомые.

Иуда почему-то обрадовался этой новости - первой в Берлине, если не считать еремеевское сообщение о верхнем трикотаже.

- Кто же? - спросил он, с любопытством щурясь на Катю.

Но тут отворилась высокая дверь кабинета, и на пороге возник торгпред.

- Потом скажу! - услышал Иуда Катины слова, произнесенные тихонько.

А торгпред гудел, разведя сильные руки для приема знаменитого гостя в надежные объятия:

- Милости, милости прошу! Входите, присаживайтесь, чувствуйте себя как дома. Кофе, чай? Может, бутерброды? А? Икра, севрюжка? По рюмочке с дороги?

Иуда Гросман держался с достоинством, если не с прохладцей, и от объятий решительно уклонился.

- Нет-нет,- сказал он, мельком оглядывая кабинет,- я не пью. Вот чайку это можно, да. Прекрасный вид тут у вас открывается из окна. Не Волга, конечно, но всё же... Вам, кстати, привет от наркома, просил кланяться.

- Нарком еще в прошлом месяце уведомил меня о вашем приезде,- потирая зачем-то руки, сказал торгпред. Глядя на бегающие розовые пальцы, Иуда благодарно вспомнил маленькую, упругую, как рыбка, ладошку машинистки и улыбнулся доброй улыбкой.