Давид Маркиш - Стать Лютовым

- Ну да я ведь на день-другой,- прохаживаясь вдоль стен кабинета, на которых развешаны были довольно-таки посредственные пейзажи и натюрморты, сказал Иуда Гросман.- Так что я вам в тягость не буду, да у меня и несколько встреч намечено в Берлине.

- Мы тут для вас целую программу составили! - с гордостью сообщил торгпред.- А как же иначе!

- Мои встречи намечены в Москве,- пристально глядя на торгпреда, сказал Иуда.- И одобрены.

- Тогда извините,- смешался торгпред.- Мы, значит, поспешили... Извините!

- Да ничего, ничего! - отмахнулся Иуда.- Вы же знать не могли... Гостиница мне заказана?

- Ну, конечно,- сказал торгпред.- Здесь, в самом центре. Товарищ, который встречал на вокзале, вас доставит.

- Ну как же, Пантелеев? - спросил Иуда.

- Еремеев,- без нажима поправил торгпред.

- Да, Еремеев,- вспомнил Иуда.- Политически подкованный товарищ. Молодец. Пусть прямо сейчас везет мой багаж в гостиницу, а я немного пройдусь.- Какая ладошка была у машинистки, какая ладошка! Крепенькая, теплой нежной кожи, на узком цыганском запястье... И Германия вдруг отодвинулась, отъехала на задний план, как декорация на вращающемся кругу сцены.

- У нас тут проверенные товарищи работают,- услышал Иуда ватный голос торгпреда и еще что-то про передний край борьбы с империализмом. Как видно, привет от наркома, который почему-то велел кланяться, сделал свое дело.

- Мне тут нужно кое-какие справки навести,- деловым тоном сказал Иуда Гросман.- Я могу воспользоваться услугами вашей секретарши?

- Что за вопрос! - как бы с негодованием отводя любое другое решение, взмахнул рукою торгпред.- Катя! Катя, помоги товарищу Гросману навести кое-какие справки, он не совсем хорошо ориентируется в Берлине. Пошли Еремеева с багажом в гостиницу "Корона". Покажи товарищу Гросману, как туда пройти пешочком. Скажи Валуевой, чтоб подменила тебя здесь, у меня.

"Комиссарил,- подумал Иуда,- в гражданскую комиссарил торгпред где-нибудь на Украине, может, даже по соседству с Первой конной. Хорошо командует, знакомый почерк. Новое пролетарское чиновничество. А Еремеев? Тот от сохи, и это его козырной валет. Он со временем, пожалуй, сгрызет этого торгпреда, схрустит со всеми костями. Как быстро они научаются вывязывать узлы галстуков - вот ведь что интересно! Как быстро научаются, так быстро и разучиваются. Десять лет прошло с Октября, а в Бога разучились верить, торговать разучились со смаком. А научились, помимо галстуков, врать не по вдохновению, а за страх, научились дальтонизму, новую религию выучили - безбожие, со своими идолами, такими же кроваво вызолоченными, как старые боги. Изменились, обновились люди - все, и я тоже! Так, наверно, и должно быть. Только разбойники с большой дороги какими были, такими и остались: у них свой закон".

- Вы Катя, я знаю,- сказал Иуда Гросман, выйдя от торгпреда.- А я, выходит дело, Иуда. Вам поручено мне помогать. Но если вы не хотите - скажите, и будет по-вашему... Хотите или не хотите?

- Хочу,- сказала Катя.

- Тогда сматываем удочки,- сказал Иуда Гросман.- Наймем таксомотор, поедем кататься. Кататься - и всё. Я покажу вам Берлин.

- Можно вопрос? - сказала Катя, когда они вышли за ворота.

- Лучше два,- сказал Иуда.- Вопросов всегда больше на один, чем ответов.

- Писать - трудно? Быть писателем? - спросила Катя.

Катя Мансурова, москвичка, каучуковая девочка. Как там значилось, в свидетельстве о смерти? "Скончалась от сердечной недостаточности, в возрасте

32-х лет, в г. Москве, в Загородной больнице Лечсанупра Кремля. Вскрытие не производилось. 26 июля 1938 года". Вот так.

- Не знаю,- сказал Иуда Гросман.- Не с чем сравнить, вот ведь в чем дело...- Множество раз совершенно разные люди спрашивали его об этом: трудно ли писать книги? Иуда действительно не знал, иногда он прикидывал похо

дя: а трудно ли? - и, не находя ответа, легко забывал о спрошенном. Писание доставляло ему наслаждение, как женщина. Трудно ли быть с женщиной? Дурацкий вопрос.

Катя легко ступала на своих стройных ногах, каблучки ее туфель-лодочек цокали по каменным плитам тротуара. Она шла справа от Иуды, и он с удовольствием ощущал, что вся его правая сторона - плечо, бок - как бы погружена в медовое солнечное тепло, а слева помещается берлинское прохладное пространство, пронизанное предвечерним слабеющим светом. Иуда скосил глаза под очками и взглянул на Катю взыскательно.

- Писатели должны быть умнее всех,- сказала Катя.- Они, например, умней актеров, не говоря уже о певцах.

- А вы откуда знаете? - удивленно спросил Иуда Гросман.- Про актеров и певцов?

- А я с ними знакома,- объяснила Катя.- Если я служу секретаршей в торгпредстве, это еще не значит, что все мои знакомые - официантки и дворники.

- Среди официанток и дворников тоже встречаются иногда милые люди...пробормотал Иуда.- А кто глупей - актеры или певцы?

- Танцоры глупей,- сказала Катя.- Хуже никого уже нет. У них всё, совершенно всё уходит в ноги.

- Иногда это идет на пользу ногам,- сказал Иуда.- Особенно у балерин.

- Ваша жена - балерина? - спросила Катя.- Писатели почему-то любят жениться на балеринах.

- Ну почему только писатели...- с сомнением улыбнулся Иуда.- По закону жанра вы должны мне теперь сказать: "А вы тоже женаты на балерине?" И погрозить пальчиком. Ну?

- И не подумаю,- сказала Катя.- И потом я никому не грожу пальчиком, никому.

- Тогда кулаком? - разыгрывая испуг, спросил Иуда.

- Да нет же! - сказала Катя.- Это жеманство, кокетство, как хотите. Это мне не нравится. А я хочу жить, как мне нравится.

- И получается? - заботливо спросил Иуда.

- Не всегда,- сказала Катя.

- Да, это трудно...- согласился Иуда Гросман.- А что это вы говорили насчет общих знакомых?

- Григоровича знаете? - спросила Катя.- С бородой, высокий.

- Наркомпросовский? - уточнил Иуда.- Сева? Ну, конечно! Он одно время курировал библиотеки, потом театры. Этот?

- Этот,- сказала Катя и удовлетворенно кивнула головой.

- Хороший парень, но слишком старательный,- сказал Иуда.- Зануда. Станет наркомом когда-нибудь, ему это подойдет.

Иуда Гросман ошибся. Одиннадцать лет спустя, в июне 1938, Всеволод Григорович, осужденный за левотроцкистскую контрреволюционную деятельность и шпионаж в пользу Франции, умер от цинги в лагерном бараке, на Колыме. Его семья была сослана на бессрочное поселение в Центральную Сибирь. Освободившись из ссылки после смерти Сталина, его сын от второго брака эмигрировал в Израиль в середине 70-х годов, стал там раввином, возглавил радикальную религиозную группировку "Праведные мстители" и 3 августа 1993 года погиб в стычке с арабами в древней столице Израильского царства Хевроне.

- А я раньше жила в Париже полгода,- сказала Катя.- Прежде чем меня сюда перевели.

- Да? - сказал Иуда.- Ну вам везет... Давайте зайдем куда-нибудь перекусить, а потом поедем кататься.