Георгий Марков - Сибирь

А отца Поля застала за тем же самым занятием, что и в прошлый раз: он сидел за столом и на аптечных весах развешивал какой-то желтый порошок.

- Ты что, папка, целую неделю порошки делаешь?

Я уезжала, ты сидел за столом, и вот приехала - ты опять той же работой занимаешься. - Поля смеялась, непривычно звенел ее голосок в притихшем доме Горбякова.

Отец сдвинул свою алхимию на край стола, стащил с себя ставший тесноватым белый халат, подошел к дочери. Взяв ее за подбородок, поцеловал в одну щеку, в другую, в лоб и в кончик носа.

Поля изучающим взглядом окинула дом. Все прибрано, чисто, вещи на своих местах. Пожалуй, пора вот только переменить шторки на окнах: чуть уже загрязнились. На одной шторке пятно от йода, на второй - прожженная папиросой дырочка... Папкин почерк.

С ним это часто случалось: то подол рубахи прожжет, то халат, то брюки. А как он прожег шторку на окне - это уж надо ухитриться. Видно, что-то очень занимательное происходило за окном. Смотрел, увлекся - и вот шторка с отметиной.

- Вижу, что дедушки нету, - сказала Поля и сбросила полушубок и шаль.

- Все еще не пришел. Может быть, охота началась удачная. Решил посидеть в тайге. А все-таки я беспокоюсь, Полюшка. Годы у него далеко не юные. Ну, садись. Ты пить-есть хочешь? - заботливо присматриваясь к Поле, спросил отец.

- А ты-то завтракал? Кормили тебя, нет? Обо мне не беспокойся. Я поела и к тебе отправилась.

- Я тоже ел. Садись, расскажи, как съездила, что увидела? - Горбяков придвинул Поле свое глубокое кресло, сам сел напротив, на белую и высокую табуретку с круглым сиденьем.

- Что увидела? - запальчиво сказала Поля и принялась сгибать пальцы на руке: - Подлость, пакость, гнусность...

- Так много! - грустно воскликнул Горбяков и придвинулся к дочери поближе.

- И это еще не все, папаня! Ах, папаня, почему-то нехорошо у меня на душе... тошно... - Поля почувствовала, что горло сжимают спазмы, еще миг, и она зарыдает. Она опустила голову, собрала в кулак всю волю.

Плакать нельзя, ни в коем случае нельзя. Отцу тоже нелегко коротать жизнь в одиночестве.

Горбяков чутьем уловил, что дочь переполнена и впечатлениями и размышлениями, и ему не нужно торопиться с расспросами. Поля справилась со своим волнением, сказала:

- Ну слушай, папаня. Буду рассказывать подробно и день за днем. И все будет чистая правда. Ни в чем тебе не совру.

- Только все, все, Полюшка-долюшка. И чего-нибудь не пропусти. Мне ведь интересно все про тебя:

что ты видела, что думаешь. - Горбяков порывисто взял Полину руку, прижал ее к своей груди.

И вот Поля начала рассказывать. Вчера, рассказывая об этом же самом мужу, она многое упускала, перескакивала с пятого на десятое. Знала, что не все, далеко не все будет интересно Никифору. Отец же - друюе дело! Он всегда любил вникать в подробности, выспрашивал и про то и про это, непременно что-нибудь уточнял, особо внимательным4 становился, когда Поля касалась своих чувств, что-то оценивала по собственному разумению.

И теперь он слушал Полю, отдавшись ее рассказу полностью, целиком. По его сосредоточенному лицу, по спокойному и строгому выражению глаз она видела, что в эти минуты ничто иное не занимает его, все-все постороннее он решительно оттолкнул от себя и живет только ее рассказом.

Иногда он прерывал ее каким-нибудь коротким замечанием вроде:

- Братьев-скопцов знаю. Изуверы!

- Марфа Шерстобитова? Красавица, но несчастная До предела... Ах, сколько таких судеб на Руси, Полюшка!

- Волокитин загрызет Епифана. Тот богаче, сильнее...

А вот когда Поля рассказала о своей встрече на заимке с Шустовым, отец как-то обмяк и вместо короткого восклицания немножко затормозил ее повествование.

- Хвалил, говоришь, меня? - переспросил ГорбяКов.

- Очень хвалил, папаня! Чуть не вынудил меня сознаться, что я твоя дочь.

- Ну и созналась бы. Почему не созналась-то?

Что в этом плохого? - Горбяков посмотрел на дочь с ласковой улыбкой.

- Не созналась, папаня, не из-за тебя. Из-за КриЪорукова не созналась. Шустов сказал бы: "Да ты что?

Как ты в это стадо попала?" Сказал бы ведь? Да?

- Мог бы и сказать, Полюшка. У таких людей правда на языке. - Горбяков замялся, снова посмотрел на дочь с улыбкой. - Ну что же, а ты бы объяснила...

- Объяснить можно, папаня, а понять непросто.

Правда ведь?

- Впрочем, правда, - согласился отец. - Ну-ну, ПоЛюшка, говори, рассказывай дальше...

Слушая Полю, Горбяков вспоминал свою встречу с ?ей тогда, перед отъездом. Он знал, что ее поездка буДет суровой, но он не думал, что дочь с такой незащищенностью отнесется ко всем превратностям жизни, которые окажутся к тому же столь обнаженными.

Ничего не скажешь, поучительной оказалась поездка с Епифаном! Такие уроки в области социологии и психологии получают в течение долгих лет. А тут - несколько дней!

- Полюшка, родная моя, - волнуясь, сказал Горбг|сов, когда Поля поставила в своем рассказе точку, - бчень многое ты увидела, очень многое поняла. Тебо действительно будет жить тошно, если ты не сумеешь понять, что весь этот жуткий мир несправедливостей и обмана не вечен. Человек рожден для лучшей доли.

И многие люди знают, по какому пути нужно идти, чтобы достигнуть этой цели...

- Многие? Кто, например? Назови хоть одного из этих многих. Я побегу на край света, чтоб послушать такого человека! - с пылом сказала Поля и уставилась на отца.

Горбяков встал, прошелся по комнате, остановился перед дочерью, уперев руки в бока, очень доверчиво и просто сказал:

- Тебе не нужно бежать на край света. Один из людей, знающих, как прийти к этой цели, рядом с тобой. Это я, Полюшка.

Поля посмотрела на отца: всерьез ли он? И не на то ли намекал, когда она уезжала с Епифаном?

Губы отца вздрагивали, взгляд его черных глаз был необычным: мечтательным и лукавым, строгим и ласковым. И Полю словно кто-то невидимый вытолкнул из кресла. Она кинулась к отцу, обняла его и затихла в предчувствии каких-то значительных минут, которые ждут ее впереди.

- Как ты дальше-то, Полюшка? Долго у меня побудешь? - спросил Горбяков, когда дочь, опустив гла"

за и, видимо, чуть стесняясь своего порыва, села на круглую табуретку.

- Завтра, папаня, должна я снова поехать на заимку скопцов. Там ждет меня Епифан Корнеич с деньгами.

- Вот от этого, Полюшка, откажись. Любой ценой откажись. У меня есть к тебе дело, и такое, которое отложить невозможно и которое, кроме тебя, никтоникто не сделает.

3

Дело, о котором Горбяков заговорил, действительно было неотложное. В итоге усилий самого Горбякова, согласованных действий комитетов Нарыма, Томска и Петрограда было решено продолжить побег Акимова.

Чтобы обеспечить надежность этого сложного "предприятия", как оно обозначалось в тайной переписке Горбякова с комитетами, был разработан особый маршрут, Маршрут этот был необычным, но он максимально ш"