Ноах Мельник - На виду у всех

В Минске при взрыве в цехе радиозавода погибло много людей. Пустили слух, что это дело евреев, хотя среди погибших было немало евреев. Готовился погром. Позже оказалось, что евреи тут ни при чем: испортилась вентиляция в красильном цехе.

В Глусском районе Могилевской области горели леса. Видели, как сионисты, разъезжая на мотоциклах, разбрасывали по лесу горящие факелы.

От горящих торфяников взлетел в воздух забытый во время войны склад артиллерийских снарядов вблизи Бобруйска - "евреи подожгли". Даже после аварии в Чернобыле пустили слух, что "без ихней диверсии тут не обошлось".

Была в этом деле и положительная сторона. После Шестидневной войны враз прекратились анекдоты типа "кривое ружье" и "ташкентский фронт", в которых высмеивалась негодность и трусость еврейского солдата. Сильных не любят, но уважают.

Я понимал, что в этих условиях не время представлять к защите свою докторскую диссертацию. Наш вождь быстро деградировал. Можно было надеяться, что между возгласами "Король умер!" и "Да здравствует король!" опять наступит оттепель. После смерти Брежнева я отвез свою докторскую диссертацию в Москву в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию. Все отзывы кафедр были положительные, но в Высшей аттестационной комиссии (ВАК) дали мне понять, что с моим именем-отчеством мне не быть доктором наук. В Москве я навестил бывшего заведующего кафедрой БСХА профессора Солопова. В свое время он считался моим добрым приятелем, поскольку я давал положительные отзывы на диссертации его аспирантов. Теперь же за рюмкой коньяка профессор-пенсионер начал рассказывать, что евреи нехорошие, но подсластил свою речь стандартной фразой: "Ты на еврея не похож". В течение многих лет нашего знакомства старый член КПСС Солопов никогда не смотрелся антисемитом. Выходит, что-то меняется в СССР. Ведь в Москве формируется климат и рождаются ураганы, сотрясающие страну. Неудивительно, что опять действует "процентная норма" в отношении присуждения ученых степеней евреям.

Нечто подобное, но с трагическим концом случилось с моим братом Михаилом в горбачевское время. Он успешно защитил докторскую диссертацию, но ВАК потребовал вторичной защиты, а результаты вторичной защиты оказались даже лучше. В ВАК вызвали председателя ученого совета и поругали: почему снова пропустили нежелательного диссертанта. На заседаниях президиума ВАКа, не скрывая, поиздевались над Михаилом, хотя работа к этому времени получила широкое признание и применение. Мой брат очень расстроился, как будто он снова в той панской Польше. С ним на заседании случился инсульт, а вскоре второй приступ оказался роковым.

Партийное руководство бросалось в крайности. Горбачев взялся за еще более непопулярное дело - сделать советских людей трезвенниками. Зато стали пить самогон и одурманивающие самоделки. Результат - массовые отравления и наркомания.

Чувствовалось, что империя, подобно взбесившемуся мотору, пошла вразнос. Следуя большевистской тактике, искали знаменитое звено, чтобы враз вытянуть всю цепь. Уедут два миллиона евреев, и останутся сотни тысяч хорошо обставленных квартир (приватизация еще не снилась) с автомобилями и дачами. Запад одобрит реализацию лозунга: "Отпусти народ мой!" Но надо было стимулировать евреев оставить нажитое годами тяжелого труда. За этим дело не стало. Горбачев взял себе в официальные советники идеолога юдофобии Валентина Распутина. Партаппарату и средствам массовой информации достаточно было намека. Субсидировали "Память". На заседании пленума Союза писателей РСФСР, возглавляемого Ю.Бондаревым, уже обвиняли евреев во всех несчастиях России. Академик Углов разъезжал с лекциями, доказывая, что евреи споили русский народ. Антисемитские объединения проникали в литературные журналы и газеты, особенно в провинции. На виду у всех замаршировали поклонники Гитлера. Несмотря на многочисленные обращения к нему, Горбачев новоявленных фашистов не одернул. Я был в Варшаве, когда в 1988 году туда с официальным визитом прибыл Горбачев. Поляки встретили генсека веселенькой песенкой: "Михаил, Михаил! Ты построишь новый мир". Надеялись избавиться от московских объятий. По традиции официальный гость Польши возлагал венок у памятника восставшим евреям Варшавского гетто. До этого у памятника опустился на колени Папа Римский. Возложили венки канцлер Германии, вице-президент США. Не последовал этой традиции лишь Горбачев.

Даже главный антисионист Давид Драгунский, побывав на собрании неофашистов в Ленинграде, выступил с протестом в "Известиях". Говорили, что готовится всесоюзный погром, в некоторых городах уже составляли списки евреев и собирали их адреса. Пошли слухи, что назначена дата погрома. В тот день евреи закрылись в своих домах, боялись появляться на улице. И хотя погром в тот день не состоялся, но гарантии безопасности не было. Еще рубль был крепок, еще не предвиделся распад СССР, а евреи уже с 1989 года штурмовали израильское представительство в Москве, хотя США быстренько прикрыли свои двери. Только для сдачи документов в Могилевский ОВИР выстроилась очередь на восемь месяцев, а пока попросили меня учить с будущими репатриантами иврит. Я приезжал после работы и занимался с ними до полуночи. Моим ученикам было от 12 до 65 лет. В короткий срок они уже читали и переводили несложный текст, а также освоили основы грамматики. Я прививал им сефардское, а не ашкеназийское произношение, чтобы они в Израиле не отличались от старожилов.

Партия предусмотрела, чтобы евреи уезжали "голенькие", как после прихода Гитлера к власти. Запрещалось брать с собой драгоценности, раритеты - только несколько сот долларов. Требовалось отказаться от пенсии, оплатить обязательный отказ от гражданства и будущий ремонт квартиры, хотя бы она была в полном порядке.

Оставаться в стране, предавшей нас, я не желал. Тяжело рвать корни, связывающие нас с этой землей, но надо. Я сел писать дяде Иосифу в Израиль - пусть вышлет вызов. С Иосифом я и раньше переписывался, поэтому навещали меня работники КГБ. Ни в чем не обвиняли, не требовали прекратить переписку, наоборот, предлагали, чтобы я им "помог". Давали понять, что им в Израиле нужны люди, знающие иврит. Я каждый раз отказывался. Доказывал, что многие годы живу в деревне, где евреев нет, все забыл и в помощники не гожусь. Никакого геройства в этом не было. Мне, беспартийному, не занимающему административной должности, отказ от сотрудничества с КГБ ничем не угрожал. Впрочем, с начала 70-х "органы" оставили меня в покое. Вероятно, в тоненьком ручейке алии у них уже были добровольные пособники.

Надо было наведаться также на могилу родственников в Полонке. До этого я был в Ляховичах и Ганцевичах. Евреев Полонки расстреляли в ближнем лесу.