Елизавета Михайличенко - И-е рус,олим

-- И сколько же лет твоему мужу? -- понизив голос, чтобы не слышали соседи, поинтересовался Партнер по Симбиозу, пропуская самку в подъезд.

Мог бы голос и не понижать. Все равно, кроме меня никто по-русски в подъезде не понимает. А для меня и так громко.

-- Ой, оставь! Ему уже столько... Мешки под глазами уже больше мешков под членом!

Этого им хватило, чтобы проржать до конца восхождения на второй этаж.

Девица мягко двигалась, была неопределенной масти, с водянистыми глазами и маленьким сиамским хвостиком на затылке,-- верный признак если не полноценной стервозности, то как минимум скверного характера.

Когда на коврике у квартиры Партнер по Симбиозу обнаружил меня, он, вместо того чтобы быстро открыть и накормить, долго умилялся и рассказывал как он меня приручил, и какой я теперь умный и толстый. Последнее меня особенно возмутило. Не говоря уже о том, что с нравственностью у Партнера по Симбиозу было неважно -- ведь на момент так называемого приручения, на мне был ярко-красный антиблошиный ошейник, недвусмысленно свидетельствовавший, что животное несвободно... Впрочем, наблюдая его отношения с самками, понимаешь, что он вообще предпочитает хапнуть чужое, на что никакого права не имеет, поскольку котом не является.

Разговор обо мне, дорогом, их почему-то страшно возбудил. До кухни они так и не дошли. Раньше Партнер по Симбиозу сначала хоть поил их чем-то, спотыкался по дороге об меня, и это давало какой-то шанс...

-- Нет, я так не могу... Убери его!

-- Что?! Куда?!

-- Да нет... не его, дурачок... Кота!

-- Что -- кота?

-- Кот смотрит. Глаз не отводит. Хоть бы мигнул... Неловко.

-- Не понял... Перед кем неловко? Перед котом?

-- А чего он смотрит?

-- Ну... смотрит. Пусть учится. Мужу анонимку не напишет, не бойся.

-- Я в этом не уверена. Он так смотрит, что...

-- Не бойся, я ему твой адрес не дам.

-- Давай его прогоним.

-- Давай его лучше потом убьем.

-- Не надо, жалко киску.

-- А, видишь -- жалко. Тогда пусть смотрит и завидует. Я поспорил, что отучу его от зоофилии...

И все равно, все вышло как хотела эта сиамская стерва. Вышвырнул. Естественно, не накормив. Зато хоть эту бездарную пьесу не пришлось досматривать.

Тогда я снова переключился на базовый вариант. Но теперь даже машины Патронов на стоянке не было. Эх!

(C)

-- Ладно, никто это за нас не выбирал,-- некурящий Макс брезгливо отодвинул плохо вычищенную пепельницу.-- Смотри, пепел похож на черный грибок. Как на отсыревшей стене, зимой. Да?

-- Похож... Я безвестность не выбирала.

-- Расскажи это официантке.

Анат подняла взгляд. Девчушка, не торопясь, выставляла на стол бокалы, бутылку, фирменный салат с рокфором и орехами. Черная облегающая одежда, голый живот, серебряная серьга в пупке, фиолетовые волосы и безгрешный ангельский интерес к жизни на лице. Обсуждать с жизнерадостной туземкой с острова-кафе "Трио" что-либо, кроме меню, было бы чистым эмигрантским выпендрежем. Бутылка красного сухого оказалась в центре окружавшего цифру "3" мандаринового круга. Рисунок на столешнице напоминал три копейки из детства -- жетон для гудящего автомата, с фырканьем отпускавшего газировку с мандариновым сиропом в граненые стаканы.

-- Знаешь, что было самым интересным в автоматах для газировки? -спросил Макс.-- Круг для мытья стаканов...

-- С осами... Да я не жалуюсь. Грех жаловаться. Реанимируюсь вот в иерусалимском кафе. Нежаркий вечер. Хорошее вино. Что еще нужно человеку для счастья.

-- Среднее вино.

-- И вино, значит... Это диагноз. Средний возраст, средний достаток, средняя упитанность...

-- Среднее ухо. Хочешь, я подарю тебе серьгу для среднего уха?

-- Среднего размера, средней стоимости?

За соседними столиками довольно громко общались на иврите, но чтобы понять о чем, надо было сосредоточиться. Ради чего, собственно? Глядя на лица, вполне можно было представить о чем разговор.

-- Да ладно,-- он доразлил и чуть приподнял бокал.-- За дистанцию.

-- За дистанцию между рампой и партером,-- Анат смотрела в пространство улицы, как на сцену.

Группа психов разграбила театральную костюмерную. Вечноживые старухи с торчащими из шорт страусиными ногами. Две сыроежки из одной грибницы, одна во вьетнамках, а другая в меховых ботинках без шнурков. Семья поселенцев: у женщин лица монашенок, наряды цыганок. А у отца стоптанные сандалии, пацан на загривке и автомат, с примотанной к прикладу обоймой -- скорее деталь костюма, а не оружие. Резная эфиопка в военной форме. Приличненько одетые новые репатриантки -- в тон и в "лодочках". Пара презревших время ультраортодоксов -- дед Мороз с Карабасом-Барабасом -- в десяти минутах от средневековья квартала "Сто врат". Вечный парад-алле вечного народа.

-- Вечная неотформатированность,-- сказал Макс, глядя то ли в пространство, то ли на себя со стороны.

-- Нет, ну как Голлер, в упор меня рассматривая, спросил: "А вы уверены, что сюда пришли? Здесь состоится заседание иерусалимского ЛИТЕРАТУРНОГО клуба". В смысле, куда по его идее мы шли?

-- Фотография в главной газете,-- ухмыльнулся Макс.-- Я же говорил, ты хорошо получилась, запоминаешься.

Они наконец-то засмеялись. Пора было. Их приземистая "русская" мрачность была черной дырой в мыльном веселье молодежного кафе.

-- Все эти неприятные осадки -- как холестерин,-- Макс поднял бокал.-Размываются вином.

-- И если их не размыть -- сокращают жизнь.

-- Жизнь должна сокращаться! Как мышца.

-- Как сердечная. Жизнь должна сокращаться, как миокард.

-- Нет, никакого заданного ритма. Жизнь должна сокращаться, как левая икра Наполеона!

Сполоснутый в красном вине, эпизод становился все забавнее, его уже можно было пересказывать друг-другу, шлифуя и обобщая. Наконец, они сошлись на том, что все это входит в ежедневную плату за съемную башню из пластика под слоновую кость и разом как-то подобрели к окружающей среде.

(C) прошлись по пешеходной части Бен-Иегуды, покачались в завихрениях толпы, полюбовались на безалаберную красоту человеческого общежития. Они уже почти нырнули в подслеповатую боковую улочку, на которой удалось припарковаться и собрались вынырнуть через четверть часа в своей захламленной, несуразно спланированной квартирке с видом на университетский кампус, чаем, кофе и компьютером.

-- Анат! Привет! -- выкрикнул человек полузнакомого облика, вышедший из-за угла с таким видом, словно устал сидеть в засаде. Оглядев Макса, он добавил: -- Здрасьте.

-- Привет,-- подчеркнуло дружелюбно ответила Анат и поспешно добавила.-- Что нового?

Макс понял, что она встречного не узнает. Человек и правда был полустертый какой-то, как школьный ластик в середине четверти.

-- Ты сейчас где? -- пропела Анат с ласковостью следователя.

-- Да там же. На радио.