Сергей Семенов - Бабы

– - На четыре года моложе.

– - Он ничего, что ты вот старше-то?

– - А что ж ему?

– - Ты еще не рожала?

– - Ни разу.

Иринья вздохнула опять.

– - А мы-то с первых годов начали, вот от того-то скоро и состарились.

– - Ну, ты, старуха! -- пошутил Влас и опять перевел глаза на работницу.

Он следил, как она принимается за чай, кусает сахар. Хотя она и сразу налила себе чашку, но пила его без видимого удовольствия. "А может, она есть хочет", -- мелькнуло вдруг в голове Власа, и он проговорил:

– - Ты бы закусить чего дала!

– - Я не знаю чего.

– - Хоть свининки солененькой.

– - Пожалуй, принесу.

Работница не выказала особого удовольствия и при еде. Она всех вперед накрыла чашку и полезла из-за стола.

– - Что ж ты, пей!..

– - Не хочется…

И она, взявши в руки полотенце, сейчас же стала перемывать посуду; спросила, когда у них выносят поросятам, чем поят телят, когда будут запахивать. Ей это объяснили. Убравши посуду, Сидора оправила платок на голове и проговорила:

– - Ну, теперь что делать?

– - Пойдем дрова рубить.

– - Ну, так пойдем, -- сказала Сидора и стала одеваться.

День обещал быть ясным. Солнце поднималось на безоблачное небо и распаривало влажную землю. От земли поднимались испарения и стояли в низких местах легким туманом. На высоких местах воздух дрожал, и в глубине его заливались жаворонки; сверкали, чирикая, недавно прилетевшие ласточки; кишели вызванные теплом толкушечки; гудели пчелы, пытаясь взять первую взятку с покрытых золотистым пухом вербочных барашков и на распустившихся шишечках срубленной ольхи, лежавшей в куче дров, -- на ветлах. Дышалось так легко, и теплота ласкала со всех сторон. Никогда с таким удовольствием не делалось дело. Влас, сверкая топором, рубил дрова проворно и ловко. Сидора не отставала от него. Она сбросила шаль и кофту и, легко взмахивая топором, ловко перерубала толстые сучья. Влас работал сначала молчком. Он не любил бабьих разговоров и удивлялся, как это они всегда находили материал для бесед; ему гораздо приятнее было что-нибудь думать про себя. На этот раз ему пришлось изменить своему обыкновению и завести разговор. Ему неловко было на первых порах быть букой перед Сидорой: он боялся, чтобы она не сочла его очень нелюдимым, и он спросил ее:

– - А в вашей деревне дрова-то вольные?

– - Нет, горевые…

– - Почему ж, лесов нет?

– - Были и леса, да вывелись, одни пни торчат.

– - Сами мужики вывели?

– - Известно сами, а то кто ж?

– - Небось у вас в деревне стройка хорошая?

– - У кого как, -- у кого хорошая, а у кого развалилась.

– - Лес-то небось на стройку шел?

– - На стройку, да не самим. На белом свете так ведется, что сапожник без сапог, портной без одежины, а у кого леса много, тот без стройки.

– - Неш нехозяйственный народ, а то стройку-то все бы можно завесть.

– - А где он, ваш брат, хозяйственный-то? Може, из десяти один, а то все ни богу свечка, ни шуту кочерга.

– - Ну, ты уж очень… Мало ль и хозяйственных мужиков; кем же и деревня-то стоит, как не мужиками.

– - Стоит, да как; если бы по-настоящему, неш бы так надо стоять? Наш вон лес-то, говорят, большие тыщи стоил, а мужики так свели его, что все сквозь руки прошло, -- и лесу нет, и нужды не поправили.

– - Може, они пьянствовали, -- так это конешно.

– - И пьянствовали немного, -- ни один леший не опился, а продавали его по корешочку, да так весь и продали. А по-настоящему-то его продать бы сразу, и конец делу, охватил деньги и командуй ими, а они этого не могли.

– - Неужели у вас и с рассудком людей нет?

– - Есть два-три человека, да что ж они могут; тех-то ведь сила, ну они и повернули.

Власу захотелось пошутить, и он проговорил:

– - Ну, бабы на сходку бы вышли, може, они бы вразумили?

– - Послушаете вы баб: у вас криво, да прямо, а бабья прямота кривой кажется, -- дело известно.

– - Ну, и у баб тоже прямоты много: визгу много, а толку мало.

– - Это вам так думается.

– - Не думается, а в самом деле; допусти бабу к какому-нибудь делу, она налокочет, налокочет -- в мешок не покладешь, а до дела не доберется.

– - А ваш брат этим не грешен? Выйдут на сходку: и дело-то плевое, а наорут, нашумят, переругаются друг с другом, шут их побери! И в доме также: другой считает себя распорядителем, а какой он распорядитель: наработают ему, а он поедет куда да пропьет; а неш баба проживет дом? Слышал ли ты когда, что вот такая-то баба весь дом свела, а мужики сплошь да рядом.

– - Бабе такой воли нет, а то бы она рукавами растрясла. Знаем тоже вашу сестру.

– - Кто это так устроил-то, -- мужики. А если бы бабам дали такую праву?

– - Значит, старики-то были не дураки, знали, отчего так установили.

– - Какие старики: были хорошие, а были такие же, как и молодые.

Власу казались все рассуждения работницы правильными, и его первоначальные впечатления стали рассеиваться. "А она ничего, -- подумал Влас, -- на словах-то дельная, как-то будет на работе".

В этот же день Власу пришлось увидеть, что Сидора и на деле не ударит себя лицом в грязь. Вечером, кончивши рубить дрова, перед тем, как идти домой, они зашли в сарай, чтобы уставить на лето дровни, уже ненужные теперь. Власу хотелось поставить их одни на другие, но он боялся, что двоим их не поднять, и хотел позвать Иринью. Сидора удивилась:

– - На что?

– - Да пособить нам.

– - Вот еще! Заходи-ка к головяшкам!

И она, поплевавши в руки, взяла за железные отводы от подрезов и подняла зад саней.

Влас этому очень удивился; он крутнул головой и подумал: "Нет, она не на одних словах, а и на деле".

Прошло несколько дней. Сидора на эти дни так привыкла к порядкам Мигушкиных, точно она жила тут, по крайней мере, год. Она уже знала все, что нужно, и ей не приходилось спрашивать, что делать. Утром она помогала чем-нибудь Иринье, ворочавшейся у печки, потом шла из двора. Она нигде не застаивалась, не зазевывалась. Убравшись с дровами, Сидора огребла огород, подобрала валявшуюся костру и солому у овина, помогла Иринье разобрать к лету в омшанике и в горенке: дело в руках у нее так и кипело.

Однажды был дождь, и на улицу нельзя было выйти. Все сидели в избе, и многим нечего было делать. Сидора позевывала от скуки и, наконец, обратившись к Иринье, проговорила:

– - Хозяйка, пошить бы что дала, что-нибудь; что так-то сидеть.

– - Сшить-то надо бы Дуньке платьице, только еще не скроено. Вот погоди, я к попадье схожу.

– - А сама-то что ж?

– - Где ж самой! Я вон ворот у Власовой рубахи не прорежу, неш мы учены?

– - Какое ж тут ученье: раз поглядел и довольно, а то всякий раз к людям бегать. Давай-ка ситец-то сюда.

– - А ты не изгадишь?

– - А там увидишь.

Иринья принесла ситец и подала его Сидоре. Та положила его на стол, поставила перед собой Дуньку, примерила, как что пускать, и начала кроить ситец. В этот же день она сметала платьице на живую нитку. Платьице вышло такое, каких у девочки никогда не было.