Виктор Миняйло - Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)

Яринка осталась стеречь лошадей и харчи и, как ни уговаривала ее Сарра зайти в дом, сидела на подводе, настороженная и строгая.

Во дворе военкомата увидели порядочную гурьбу мужчин. Сидели, опираясь спинами на стены, лежали на траве, толпились в очереди у дверей, заглядывали в окна комнаты, где мужики в одних нательных крестиках, согнувшись и опустив сложенные ладони ниже живота, робко подходили к столам, вздрагивая от каждого начальнического окрика лекаря в золотом пенсне, похожем на велосипед, и косясь на белокурую и краснолицую докторшу и на бесстыжую фельдшерицу, которая прохаживалась между мужиками с куском мокрой марли. Сидел там и какой-то военный с озабоченным лицом.

Обойдя комнату по кругу, мужики боком протискивались к выходной двери, открывали ее плечом, чтобы в соседней комнате поскорее нырнуть в штаны и спастись от позора и унижения.

Время от времени низенький курносый командир в широченных галифе, насупив реденькие брови, с наигранной строгостью выкликал по списку мужиков и, выстроив по два, заводил в комнату через сени. Назад в очередь они уже не возвращались.

Не более чем через полчаса вызвали Ригора Полищука, Сашка Безуглого, Степана Курило и еще человек шесть...

Так же, строем по два, буковчан провели после осмотра в красный уголок военкомата. Помещение было просторное и прохладное. На стенах висели портреты Маркса, Ленина, Петровского. В зале пахло типографской краской, новым ситцем и столярным клеем.

Подходили все новые и новые, тесно усаживались. Переговаривались приглушенно и встревоженно.

Но вот наконец по залу протопал светловолосый командир с красными шевронами поперек гимнастерки, с двумя прямоугольничками в петлицах. Это был уездный военком Вилис Калнинь, или, как он сам себя называл, Владимир Калнин.

По его знаку военный, что сидел за столом и отмечал прибывающих в списке, вышел из помещения и стал за дверью.

Заложив руки за спину, Калнин долго ходил по залу, пристально всматриваясь в лица. Наконец остановился, повернулся ко всем, опираясь руками о стол.

- Товарищи! - произнес со страстным задором. - Кто из вас хочет послужить советской власти? Я спрашиваю серьезно. Кто не желает - может выйти отсюда. Это совершенно серьезно!

Мужики зашевелились, стали оглядываться, но никто не поднимался.

- Ну, так кто-нибудь хочет уходить? - еще раз спросил военком и одержимым взглядом круглых голубых глаз обвел весь зал. - Я так и знал никто не уйдет. Здесь все красноармейцы, беднота, все верны советской власти. И сейчас я вам говорю серьезно!..

То, что услышал Степан, и вправду было очень серьезным.

Вызов на медицинскую комиссию, оказалось, был лишь маскировкой секретного мероприятия.

Уездный особый отдел проведал о подготовке банды Шкарбаненко к нападению на город. Цель этого набега - не только расшевелить притихшее кулачество, но и пополнить запасы патронов, сапог и продовольствия за счет грабежа государственных складов и частных магазинов. В последнее время "хозяева" очень скупо снабжали батьку, отчасти потому, что поборы шкарбаненковских вояк были им не по вкусу, отчасти потому, что боялись попасть с этим "батькой" в беду. Ох, не помилует тогда их Советская власть!..

Чтобы связать жадных богатеев круговой порукой, подбил их Шкарбаненко к соучастию в массовом грабеже: "Мы им, ето, покажем свои "ножницы"! Мне ничего для народу не жаль! Хочу, ето, сравнять весь люд - кому што нада, то и бери!"

Так вот, в эту ночь ожидали нападения. Гарнизон в городе малочисленный. Мобилизованы бойцы ЧОНа - коммунисты, комсомольцы; немало было и добровольцев - беспартийных рабочих. Не хватало лишь командного состава. Все, кто здесь собрались, бывшие фронтовики - младший и средний командный состав запаса. Они должны были возглавить отряды и подразделения ЧОНа. Уездные партийный комитет и военный комиссар оказывают товарищам бывшим фронтовикам большое доверие. Банду Шкарбаненко на этот раз нужно разбить окончательно.

Несколько десятков человек слушали выступление военкома с тревогой, от которой легкий морозец пробегал по коже. Тут было над чем задуматься...

За короткое время после демобилизации из полков и трудовой армии все они успели вжиться в крестьянскую работу, отвыкли от повседневных опасностей, от армейской дисциплины и тягот военной службы, а тут - на тебе!.. Добровольно бери винтовку или наган и снова лезь к черту на рога! Не могли, что ль, обойтись без меня?..

И многие ждали - вот поднимется кто-нибудь и скажет: а нам все это ни к чему, жатва сейчас, мы продналог платим, чего еще вам нужно? А с бандой, мол, пускай бьются коммунисты...

Но смельчаков почему-то не находилось. Может, каждый опасался услышать в ответ: "А люба ли тебе советская власть? Уж не хочешь ли ее гибели? Уверен ли ты, что не приведут шкарбаненки на твою землю франтоватых офицеров Деникина и казацких урядников с шомполами, виселицами, со всей этой давно уже проклятой царской "единой и неделимой"? Разве не советская власть дала тебе и твоим детям и землю, и волю, и леса, и воды, и школы, в которых твои дети будут учиться на родном языке? И дадут ли тебе шкарбаненки беспрепятственно жить и работать для себя и своих детей?" Так, безусловно, и спросят. И что ты на это им скажешь?..

Степан Курило даже взмок от этих мыслей. Ну, подними руку и скажи: "А я - по чистой, две раны, контузия... освободите, мол... Да разве сможет Шкарбаненко одолеть такую силу... и без меня?.." А на что рассчитывает Шкарбаненко? Да именно на то, что ты, и товарищ твой, и сосед твой - не пойдут! И не откроют ли тогда шкарбаненки ворота изнутри битому маршалу Пилсудскому да барону Врангелю? И... дождется ли тогда Василина Одинец твоей помощи и пенсии на детей? Или вынуждена будет так же тайком обмолачивать чужие снопы на хозяйских полях, пока ее не проткнут вилами? Или жать свою рожь, посеянную по стерне?.. Скажу - не пойду я воевать батьку Шкарбаненко... И презрительно искривит губы Ригор Полищук и воскликнет, словно выпалит из нагана в самое сердце: "Продал, красноармеец, живоглотам мировую революцию за старое сало! Ничего, пролетариат обойдется и без тебя!" И закинет за плечо винтовку и уйдет, понурив свою большую голову - жить ли, погибать ли за мировой пролетариат и коммуну...

А ты пойдешь воевать с Василиной, с ее голодными детьми и сухорукой матерью. И жена твоя София похвалит тебя - а ей-богу, разумный ты стал, Степушка, хозяин хоть куда! Пускай глупые комбедовцы воюют за коммуну, а у нас с тобой и своего хлеба хватит!.. И перед всем миром засвидетельствуешь, Степан, что ты, послушный муж, не идешь против богачей, что так и остался угодливым и верным наймитом!..

Да пропади оно все пропадом!

И Степан поднялся и, превозмогая спазмы в горле, глухо сказал: