Любовь Миронихина - Анюта

Шимариха обычно "отчитывала" в своей бане, но баня сгорела вместе с домом. И бабкино семейство с дочерью и внуками ютилось теперь в сарайчике, приспособленном под жилье. Поставили печку, настелили полы, и Шимариха стала принимать болящих в уголке за занавеской.

Она пошептала над Анютой, попыхала над нею сковородкой с горящими углями. Но прежнего страха не было, не бегали по плечам колючие мурашки, не пересыхали губы. Анюта смотрела на колдунью тупо и равнодушно.

Хорошо называла ее бабка Поля - "волшебкой". По дороге домой бабка все рассказывала Домне, как Шимариха до войны "подволшебила" одного мокровского мужика, присушила она его от жены и детей для одной девки. Домна охала и удивлялась, Анюта слушала как в полусне. Она словно отупела и память потеряла после этой поездки.

Наверное, это было хорошо, потому что с этого дня, по приметам матери и Насти, их девка стала поправляться и ходить - по деревне и в школу. В уцелевшем крыле школы с октября начались занятия.

А сама Анюта говорила, что Шимариха тут ни при чем, она и раньше вставала и ходила, потому что приказала себе ходить и побыстрее выздоравливать. Нельзя сказать, что она совсем не верила в шимарихино волшебство. Вот и Феденькина короста стала подсыхать, а Полины ноги меньше "крутить". И вдруг с удивлением заметила Анюта, что, едва успев залезть под печку, мгновенно уходит в сон, как в прорубь. А раньше полночи ворочалась, не могла заснуть.

Это была необыкновенная осень. Уже день сделался короче воробьиного шага и полетели первые белые мухи, а листы все еще держались на деревьях. В ноябре выпал первый снег, и все подумали: это только первый знак зима подала, падет этот знак на землю и обернется долгой осенней распутицей.

Обычно так и бывало: встретятся два близких соседа, зима и осень, и никак расстаться не могут, бродят день за днем в обнимку, сильно навеселе, и от этого такие беспорядки в природе: то снег - то дождь, то оттепель - то морозец. И не поймешь, зима на дворе или осень.

Но в тот год распутицы не было. Смена времен года свершилась четко, как по команде, которая и последовала вскоре за первым снегом - первым предупреждением. В два-три дня пали на землю последние листья, и прилеповская роща сиротливо куталась в сиреневую дымку. Осень сдала свою вахту и отлетела навсегда. Хорошая выдалась осень, словно Божье подареньице.

Как по команде повалил мокрый снег, такой густой, что в трех шагах тонули в нем прохожие и кусты. И каждая снежинка была - с копейку, падет на щеку и словно искрой обожжет. И день и ночь летел и летел снег. А когда развиднелось на другое утро, перед глазами предстал совсем другой мир. Снег приукрасил, как мог, пожарища и голые дворы, угнездился белыми скирдами на крышах землянок и убогих сараев.

И сразу же прилеповские горки облепила малышня. Кому охота сидеть целый день в черных, дымных землянках! Тем более и мороз пока был легким, неприметным. Дед Устин не успевал делать санки. А у кого не было санок, обходились самольдбком. Настя и Витьке сделала самольдак: кусок широкой доски облила водой, подождала, пока не взялось на морозе, - и можно катить.

И Анюта с Танюшкой раз-другой скатились с горы, позабавились. Но в третий раз им уже достоинство не позволило: они взрослые девки и свое на горках откатали. Теперь у них должны быть другие развлечения. Анюта старалась подольше оставаться в школе, а потом бродила с девчонками по деревне.

- И о чем это они разговоры разговаривают? - сердито спрашивала у Насти мамка, выглядывая вечерами Анюту. - Раз десять уже прошли взад-вперед мимо двора и не замолкают.

- У них свои разговоры, у девок-недоростков. Ты уже забыла, как сама шепталась с подружками, - хитро помаргивая, отвечала Настя.

Потеряв терпение, мать выкликала Анюту домой. Девчонки тоже говорили, что пора по домам. Но Анюта ни разу не назвала свою землянку домом. Прожила в этой норке целый год и так и не привыкла к новому жилищу. А ведь у них была чуть ли не лучшая в деревне земляночка - сухая, чистая, с узенькой лежанкой.

В один из мягких зимних деньков Анюта вернулась из школы, собрала у речки валежника на растопку. Тут и мать с Настей привезли на тележке дров. Устали, собрались пообедать. И вдруг мамка подняла голову и прислушалась - у них над головой кто-то расхаживал, поскрипывал снег под чьими-то легкими ногами.

Но никто не спускался по ступенькам, никто не кричал хозяйку. Наоборот, шаги замерли, потом скрипнула дверца в Суббонину пуньку. Тут уж мать с Настей всполошились, все вместе ринулись из землянки наверх.

На утоптанной тропинке среди сугробов стояла их Любаша и растерянно оглядывалась вокруг. Она была совсем на себя не похожа, но Суббонька ее все равно признала.

- Вот и первый наш человек сыскался! - совсем просто и буднично сказала мать, как будто Любка вернулась вечером с работы, а не скиталась по свету два года.

Права была Доня, когда говорила, что их Любаша нигде не пропадет. Но мать очень за нее переживала, пока осенью не получила первое письмо, потом другое. Теперь они были спокойны за Любку и все тревоги перенесли на Ваню и батю. Последнее письмо от Вани было написано и послано полгода назад, и с тех пор ничего.

А Любаша написала кратко, но обстоятельно, что после училища направили ее проводницей на санитарный поезд, что собирается она замуж и подробности сообщит при личном свидании. С этого дня они поджидали свою Любашу.

Анюта первая подлетела и крепко прижалась лицом к черной шинели. Шинель пахла заманчиво - паровозным дымом, тревожным вокзальным ожиданием и сладким предчувствием больших дорог. Всего однажды проехала Анюта на пригородном поезде, но переволновалась так, словно весь мир повидала. А счастливица Любка ездит теперь на поездах целыми днями и ночами в далекие большие города и даже в саму Москву.

- Моя дочэшка дорогая, какая же ты худющая!

Мать заглядывала Любке в лицо с такой ненасытной жадностью, и нежностью, и тревогой. И правда, куда подевалась розовая, девическая Любашкина свежесть? И глаза сделались темнее и выразительней. Такою сестра даже больше понравилась Анюте. И недаром крестная все приговаривала:

- Вылитый батька! Она вот с таких пор была Колина дочка...

Они колготились вокруг Любки, теребили ее со всех сторон, а она стояла у дверей пуньки как потерянная. И как они не догадались! Сами-то давно привыкли к своему пожарищу, а у бедной Любаши не было времени, чтобы поверить собственным глазам.

Анюта с матерью обняли ее и повели в землянку. А Настя с Витькой потащили следом две тяжелые сумки. Любаша их перевязала веревкой и перебросила через плечо, чтобы легче было нести от станции. Настя даже поворчала, чем это она ухитрилась набить две такие сумищи.