Анатолий Луначарский - Идеи в масках

Меркурий. Ты был счастлив. Но дальше?

Лумен. Дальше?.. Самое дерзкое… Безумно мудрое… Ты знаешь, я, конечно, свято исполнил все духовное в самоподготовке и во внушении веры, ибо здесь учитель велик, — он инстинктом предугадал, хотя и в тумане, ныне открытую много, Луменом, истину. Но вместо панацеи я дал Джулии Гамбакорта… Ужаснись, обрадуйся, изумляйся, теряя рассудок… Простую воду! Да, да, да! И она исцелилась!.. (Вскакивает и лихорадочно ходит взад и вперед. Меркурий улыбается). Когда я, изнуренный постом, но весь движимый моею верой, чувствуя себя прямым языком пламени, пошел к ней на площадь перед собором, — толпа ахала, иные склонялись: «Да благословит тебя мадонна и святой Лука!» — кричали мне. Она стояла на коленях на ковре. По углам были зажжены четыре огромные свечи. Епископ, ее дядя, поднял крест, все опустились на колени и запели: «Nune sumus testimones miraculi, nune adimonstratur omnipotentia domini!» Я положил руку на ее мягкие волосы, поднял к себе смущенное и прекрасное лицо девушки и сказал ей: «Crede, virgo, an credis?» И второй раз. И третий. За нее отвечала плачущая: мать «Credo, domine, adveni incredenziae meae!» И каждый раз я в самые очи ее вливал веру мою. И потом бестрепетной рукой я дал ей… не панацею, нет, а воду, которую вылил в чашу из фиала! Дева выпила и смотрела на меня с благоговением. Я сказал «Да развяжется язык твой. Хвали Бога, исцелившего тебя. Девушка, говорю тебе: ты можешь глаголать и воспевать. Пой же во славу Господню!» Она сделала страшное усилие, покачнулась. Мне подумалось вдруг, что она умрет сейчас… И вот в тишине, — ибо словно пустыней стала Пиза, — прозвенел слабый, слабый голосок, певший: «Те Deum laudamus». А дальше нечего рассказывать. Взрыв общего восторга и благодарности небу… Но это была вода, Меркурий, вода!.. Исцелил ее язык, дух мой, а не панацее Супермедикуса!

Меркурий. Друг мой, я давно не верю в панацею.

Лумен. Ты?.. Но ты никогда не говорил об этом.

Меркурий. К чему? Она исцеляет многих.

Лумен. Но это дух исцеляет.

Меркурий. Вера… Всякий ли дух может верить, не опираясь на вавилонскую палочку?

Лумен. Всякий прозревший.

Меркурий. Боюсь, не скоро еще все слепые прозреют и немые заговорят.

Лумен. Сегодня же поделюсь с учителем великим открытием.

Меркурий. Да удержит тебя от того хоть простое человеколюбие. Ты убьешь его.

Лумен. Неужели он так держится за шелуху, когда я даю ему алмазное зерно?

Меркурий. Во что хочешь ты превратить его жизнь? Его науку? Его подвиг?

Лумен. Но истина…

Меркурий. Что есть истина?

Лумен. Вопрос Пилата.

Меркурий. Оставшийся без ответа.

Лумен. Дух есть истина.

Меркурий. Кто это знает?

Лумен. Я!

Меркурий. Не делай из своей истины меча для несогласных с тобой.

Лумен. Что же, преклоняться мне перед вавилонской палочкой?

Меркурий. Оставь ее тому, чьей жизни она опора. Жди: ты молод, он очень стар.

Лумен. Он мудр и поймет меня.

Меркурий. Знаешь ли ты историю палочки? Нет? Так слушай же, ибо у магистра нет тайн от меня. Эта палочка принадлежала голландцу Рожеру Ван-дер — Гиифту. Тайком говорили о ней медики как о талисмане, объяснившем чудесный успех лечений Рожера. Тогда Порфирий поклялся добыть палочку всякой ценой. Он был довольно богат. Он предлагал Рожеру золото, коней, одежды и камни, готов был продать свой дом, все заложить, всю работу свою отдать на годы вперед на откуп евреем. Он бредил палочкой. Рыжий иностранец, — я еще помню его: он был тучен с висящим подбородком, жадными и мутными глазами, — рыжий голландец улыбался и говорил: «Этого еще недостаточно». В одно утро он, наконец, открыл свое ужасное условие. Сластолюбец требовал к себе жену Порфирия, красавицу Анну, мать твоей Лауры. Чудовище сказало при этом: «Она должна быть вся моя… и я предупреждаю тебя, что любовь моя жестока!» Сперва Порфирий, конечно, возмутился. Он ответил магу презрительным взглядом и на некоторое время перестал думать о палочке. Но потом страстная мечта о ней превозмогла. Порфирий мучительно колебался. Наконец, он решился все рассказать жене. Сначала он сдерживался, потом стал умолять ее, валялся в ногах, потом стал с ней груб, начались жалобы на женское себялюбие и на собственное свое полное одиночество. Жизнь бедной женщины превратилась в ад. Порфирий бледнел, худел, по ночам он бредил все той же палочкой. Тогда святая женщина пошла к Рожеру… Семь суток Порфирий бродил по улицам как тень непогребенного, под утро седьмой ночи он нашел Анну, обнаженную, окровавленную, с сумасшедшим ужасом в глазах у двери своего дома. Вавилонская палочка была в ее руках. Она осталась у Порфирия. Но Анна, не проронив ни слова о том, что видела и пережила у изверга, исчезнувшего куда-то бесследно с деньгами Порфирия, умерла через четыре дня… Теперь ты хочешь доказать, что палочка — простой кусочек бронзы? (Лумен молчит, задумавшись). Таи же свои сомнения, свое неверие.

Лумен. О, сколько преступлений совершается ради истины и мощи!.. И как часто вместо истины обнимают красивого беса — иллюзию.

Меркурий. Не часто, а всегда.

Лумен. Что ты говоришь?!

Меркурий. Друг мой, я полагаю, что истина не для людей, если только вообще она существует, и не есть простой flatus vocis, имя для вещи иллюзорной. Все наши истины лишь временно — благие обманы, нужные жизни. Когда они перестают быть нужными ей, дряхлеют, когда растущий человек перерастает, на смену приходит новый обман, приветствуемый как новая истина. У всякого обмана лицо правды, у всякой правды спина обмана.

Лумен. Безотрадный скептицизм, который ты скрывал от меня. Но меня ты не заразишь им, ибо я знаю истину и проверил ее опытом.

Меркурий. И Порфирий проверил свою. Не будем спорить. Действуй, конечно, по — своему. Лечи согласно твоей новой истине… но не говори о твоем неверии старику.

Лумен. Но как могу я умолчать о вере, о новой вере моей?!

Меркурий. Неужели тебе так трудно не показать ее торжества над старой верой учителя? Оставь его, пока он жив, ворожить на свете. Он приносит мало вреда, гораздо больше пользы, уверяю тебя.

(В доме раздаются пронзительные крики смятения и ужаса).

Лаура (Выбегая из дверей дома). Меркурий! Лумен! Идите, бегите! Какое ужасное несчастье!..

Меркурий. Неужели магистеру нехорошо?

Лаура. О, очень!

Лумен. Бедный старик!.. Бежим скорее!

(Из двери дома выходит Порфирий. Он всклокочен и взбешен).

Порфирий. Мои мальчики, мои дети! Бегите, ищите, хватайте! Они украли у меня палочку! Вавилонскую палочку! Мою жизнь, мою силу, мое счастье! Ее нет, нет!.. Она исчезла вместе со шкатулкой Лауры!.. (Бросается в кресло и ломает руки). О, я несчастный! Слышите вы? Палочки нет!.. Нет больше панацеи и нет исцелений!.. Теперь Кокдриллокефал, Каккачьо, Родобрахий и другие демоны погубят меня… Они отомстят мне за долгие годы моего могущества над ними… Где теперь слава Супермедикуса? Мне остается умереть поскорее, ибо ни одно исцеление не удастся мне больше!