Борис Можаев - Говорит Браслет-16

- Все будет хорошо, - говорю, - к председателю съезжу, скажу, чтобы дров привезли... Все обойдется.

Она утешилась быстро, как ребенок, и даже смеяться стала.

Но потом, когда судья Соломатина зачитала приговор: "Гражданку Макарову Анастасию Васильевну за незаконную покупку краденых дров и за производство самогонки при помощи чугуна и таза оштрафовать на семьдесят рублей", отыскала меня глазами и опять заплакала.

- Что ж ты утешал меня? - говорила на пороге, всхлипывая. - Где я такие деньги возьму? Вон еще и защитник подсунул записку - тридцать рублей требует.

- Анастасия Васильевна, - говорю, - ждите меня завтра. Приеду к вам домой вместе с председателем колхоза. И все утрясем.

На другой день я поехал в тот самый колхоз имени Димитрова, в дальнее село Веряево.

Надо сказать, что я бывал и раньше в этом селе. Еще до войны учителем работал в соседнем Гридине. Какие это были огромные села, Гридино да Веряево! Дворов по восемьсот в каждом; клубы, больницы, почтовые конторы, агропункты, по школе-семилетке на каждое село! В одном Гридине было три колхоза, да в Веряеве два. И какой мастеровой народ здесь жил: плотники и бондари, штукатуры и каменщики, смолокуры, углежоги, санники, жестянщики, - словом, мастера на все руки...

От того Веряева мало что осталось: два порядка домов, редко разбросанных по выщербленному косогору вдоль речки Пет. В конторе, в стародавнем доме, на втором этаже я застал все колхозное руководство. Не было только председателя. На эту должность прислали из Высоких Полян агронома; парторг Мотин, бывший временно за председателя, передавал ему дела, возил где-то по обширному колхозному пространству.

А здесь, в конторе, одни женщины: и бухгалтер, и агроном, и экономист, и связист, и зоотехник, и кассир, и курьер, и уборщица... Я было заикнулся: отчего это они не развозят дрова по колхозникам? Меня смяли ураганным огнем из каждой огневой точки:

- Кто будет пилить? Кто возить? На чем?

В колхозе большие земельные угодья - шесть с лишним тысяч гектаров. Но грузовиков и тракторов маловато для таких площадей. Да и то на сорок семь тракторов всего пятнадцать трактористов, на двенадцать грузовиков девять шоферов, они же еще и обслуживают три легковые машины. Доярок не хватает, скотников, комбайнеров... Да кого ни возьми - всех не хватает.

- Как же вы обходитесь? - спрашиваю.

- Из города присылают и коров доить, и землю пахать. Ну что это за пахари? Они вон по канавам ныряют, носом землю пашут.

- У нас больницы нет, пекарни... Все позакрывали.

- Да что больница! Контора наша отрезана от района. Связи нет!

- Какой связи? - обалдело спрашиваю, не веря ушам своим. - У вас испокон веку почтовая контора стояла.

- Не работает! Ни радио нет, ни телефона, ни телеграфа.

- Намедни умер главный бухгалтер колхоза - Демидов Иван Петрович. Родственников надо вызвать на похороны. А как ты их вызовешь? Вороне на хвост не привяжешь депешу. И машину в район не пошлешь - дороги развезло. Дожди вон какие! Не пошлешь ведь и трактор за двадцать километров.

- Ну, в Гридино сходили бы на почту. Это же рядом.

- И в Гридине почта не работает. Говорят, это самое... режим экономии. И лошадей нету. Так племянник бухгалтера пешком в район бегал, чтоб телеграммы дать. К следующему утру обернулся.

- Наша почта - как старая мельница: работает, когда ветер дует... и то со скрипом. - И смеются.

- Погодите, погодите... - стараюсь постичь всю премудрость этакой экономии. И не могу. Чувствую, что-то утаивают от меня. Ведь не может же контора, целый колхоз существовать без сводок и донесений. Ведь это же будет выпадение целого звена из общего потока стройных донесений, всесоюзного рапорта. И я, осененный этой догадкой, торжествующе изрекаю:

- Но такого не может быть! Ежели нет телефона и телеграфа, то каким же образом вы даете в район сводки? Ведь не держите же для этой цели почтовых голубей.

- А у нас есть полевая рация, - отвечают мне. - И в Гридине есть, по всему району раскиданы. Мы живем по-фронтовому. Небось, газеты читаете: там каждый год освещается битва за урожай. А мы на переднем крае: и оборону занимаем, и наступление ведем. Вот наша полевая рация "РТ-21-1". И позывные у нас есть - "Говорит "Браслет-16". И начальник отделения связи тут же сидит, вот она - Силина Лидия Петровна. Просим любить и жаловать.

Да, все истинно: и рация в ящике на окне стоит, и начальник связи сидит рядом и улыбается.

- Лидия Петровна, - говорю, - отчего ж вы не пожалели племянника главного бухгалтера? Взяли бы да и передали по рации телеграммы, чтоб ему в район не бегать?

- Дак она, эта рация, только в одну сторону говорит. Специально для сводок: туда передашь, а оттуда ничего не услышишь, - отвечает Лидия Петровна. - Да и то передаем в определенное время, только в семь тридцать утра. Скажем: "Говорит "Браслет-16". И передаем сводку: сколько молока надоили, сколько сена скосили, и все такое...

- А кто вас принимает?

- Тоже полевая рация - "Браслет-6", в райсельхозуправлении стоит.

- Откуда вы знаете, примет она вас или нет? У вас же односторонняя связь!

- Другой не дано... Наше дело - передавать сводки. Как петух прокукарекаем с утра - и с насеста долой.

- Доложил, и точка. Как на фронте. - И опять смеются.

- А вот почему с бывших фронтовиков, с инвалидов то есть, берут деньги за покос? - спросила меня кассирша, Сидорова Анна Степановна.

- За какой покос? - не понял я.

- За обыкновенный. Сена для своей коровы накосил - с него взяли девяносто рублей.

- Где накосил?

- По оврагам да по косогорам. Дикой травы.

- И за это берут?

- Берут!

- Почему же девяносто рублей? - спрашиваю.

- Из расчета тридцать рублей за тонну.

- Кто же такую цену установил?

- А шут его знает! Говорят, что на корову положено три тонны сена. Запас на зиму - вот и плати девяносто рублей. Трава-то вся, мол, колхозная. Все и платят. Вот у нас и ведомость есть. Но поскольку Сидоров Алексей Васильевич инвалид войны, с него налоги не положено брать. А за траву берут. Вроде как налог за корову. Это как, по закону?

- Нет, - говорю, - не по закону. И вообще за покосы на бросовых землях платить никому не надо. Не надо платить налог за прокорм личной коровы.

- Как не платить? - смотрят на меня с удивлением и не верят. - А мы сроду платим.

Встретив парторга Мотина на полевой дороге, я первым делом спросил его:

- Виктор Семенович, как же это вы ухитрились обложить налогом по девяносто рублей владельцев коров?

Глядит глазами юного пионера и произносит чистосердечно:

- Не понимаю.

- Ну как же? По девяносто рублей за покос берете?

- Ах, вон что! Так это ж за траву! Но здесь сроду так берут. Я эти суммы не устанавливал. Я же парторг.

- Да неужто не читали постановления насчет того, чтобы разводить личный скот?