Борис Зайцев - Дальний край

Петя покраснел. Ольга Александровна весело жала ему руку.

— Вы сидели, закрыв глаза. — Она улыбалась и слегка хлопала его перчаткой по плечу. — О чем вы думали?

Петя глядел на нее умоляюще. В его глазах она все прочла, и сама порозовела.

— Вы имели очень славный, но курьезный вид!

Немного оправившись, Петя рассказал о сегодняшней ночи, об обыске.

Ольга Александровна стала серьезней.

— Я, ведь, говорила. Эх вы!

Но в ее глазах он прочел гордость за него. Точно это подымало его в ее мнении.

— Да, — прибавил Петя: — и меня высылают.

Это ей явно не понравилось. Тень прошла по ее лицу. Она задумалась

— Знаете что, — сказала она просто, но неуверенно: — а если вы поедете к нам, ну, отбывать свою опалу — в деревню?

— Я… что–ж говорить… я с наслаждением. Но я уже подписал заявление к дедушке.

— Глупости! — Ольга Александровна вспыхнула. Какие глупости! Отец позвонит, и вам разрешат к нам.

Петя вдруг засмеялся, почти захохотал.

— Вы думаете, это можно? Серьезно?

Слишком велико было искушение бросить Петербург.

— А удобно будет вашему отцу?

Ольга Александровна встала.

— Вот что: все дело в вас. Хотите ехать, едемте. И чтоб не распространяться, пойдем к нам завтракать. Все и выясним.

Петю смущало то, что он мало знает Александра Касьяныча, тот иронически относится к студентам, и пр. Но его убеждал тон Ольги Александровны; да и ехать очень хотелось.

Все же он не без волнения подымался по знакомому лифту. Ольга Александровна посмеивалась и блестела глазами.

— Вы такой бываете на экзаменах?

Петя опять покраснел. Ему хотелось бы, чтоб она считала его мужественным.

К удивлению, Александр Касьяныч отнесся к делу благоприятно. Он засмеялся своим змеиным смехом и спросил:

— Вас высылают? Вас?

Петя сказал, что да, высылают.

— Так–с. Я же всегда говорил, что они ослы. Что?

Александр Касьяныч обвел взором присутствующих, будто ждал возражений.

— Нужно делом заниматься, они бы на Запад глядели, а то, да, — высылать несовершеннолетних. Pardon, молодой человек, не обижайтесь, но я не могу вас считать каким–либо деятелем, тем более политическим. Вы — ученик. И все тут.

Александр Касьяныч был очень доволен. Он наскочил на приятную тему и весь завтрак без умолку с кем-то спорил. В России нет ни культуры, ни истиннаго чиновничества, ни консерватизма в английском смысле. Одни импульсы. Настроения, порывы — и все бесплодно. Надо учиться у Запада.

— Вот и вы, — он обратился к Пете: — вы молоды, скромны, из вас может выйти полезный работник, но не здесь, вас здесь заставят ходить с флагами и потом будут высылать, да, — вам надо в Германию. В хорошую школу, в Гейдельберг.

— Я думаю бросить специальное образование, — сказал Петя. — Мне хочется в университет, на юридический.

— Ха–ха, на юридический! Вам кажется, что это легко? Разумеется, можно ничего не делать.

Петя смущенно ответил:

— Меня интересуют общеобразовательные предметы.

Александр Касьяныч допил бордо и встал.

— На общеобразовательных далеко не уедете–с. Хотите быть юристом — работать надо. Работать, работать!

Он вдруг рассердился.

— Я сейчас в Сенат, должен докладывать дело. Я товарищ обер–прокурора, работаю, как лошадь. А господа сенаторы слушают… Вот так у нас все.

Он быстро попрощался и в передней мелькнул уже в мундире.

— Насчет дальнейшего не извольте беспокоиться, вы наш гость, да. Я не считаю вас политическим деятелем.

Когда он ушел, Ольга Александровна засмеялась.

— Вас отец смущает. К нему надо привыкнуть.

Потом она прибавила:

— В деревне он будет наездами.

Они пили кофе, разговаривали. Пете казалось теперь, что он непременно должен сделаться юристом, хотя мысль об этом впервые пришла за завтраком, и откуда она взялась, он затруднялся бы сказать. Это все равно, — он одно знал, что сейчас счастлив, что, болтая так с Ольгой Александровной, может просидеть сколько угодно, и так это и нужно, как почему–то надо, чтобы он попал в университет.

Ольга Александровна предложила ехать кататься. Он был доволен. Пока она переодевалась, устраивала шляпу, он вышел на балкон. Было видно далекое небо, легкие, весенние облачка. Даль широка и волшебна — в ней можно утонуть. Милая весна, новая жизнь, любовь!

В таком настроении спускался он вниз по лестнице, поддерживая Ольгу Александровну, подсаживая ее в экипаж.

Через четверть часа они были уже на Островах.

В парках еще пустынно — это неурочное время. Дремлют озера, бледно зеленеет листва. В аллеях влажный песок; шуршат шины коляски, в пряжках сбруи блестит солнце. Волнистая сетка тени бежит по лошади, кучеру, седокам. И бледная вуаль Ольги Александровны, тонкий профиль, нежный аромат духов, тишина, перламутр солнца, дальнее море — все это весна. Может быть, это сон, туманно-прекрасное видение эта Ольга Александровна, ее светлые руки?

Они стояли на Стрелке и видели финские берега. Рыбачьи лодки бродили по взморью, и все это было не менее призрачно и не менее хорошо.

Очарование исчезло лишь, когда они вернулись в город.

— Вы довольны? — спросила Ольга Александровна. — Вам понравился нынешний день?

Глаза ее блестели влажно, ласково.

— Чудный день, — ответил Петя, как сквозь сон. — Чудный!

Прощаясь, она говорила, чтобы он не забывал: теперь он пленник.

— На острове Святой Елены, как выражались раньше.

Он хотел сказать: «Святой Ольги», но только пожал руку и поклонился.

Было условлено, что Ольга Александровна тронется в деревню раньше и известит, когда ему можно ехать.

X

От демонстрации у Степана осталось странное впечатление: его не очень удручало то, что ему разбили голову, он не отказывался от чувств, с которыми шел на площадь, но все–таки ждал другого — до настоящей революции, с рабочими и баррикадами, было далеко.

Подошла весна, уроки его кончились. Жить в Петербурге было нелегко, и к городу этому Степан сильно охладел. В газетах он много читал о голоде, поразившем Самарскую губернию — мысль поехать на голод пришла ему внезапно и прочно засела в голове. Клавдия этому сочувствовала. Снесшись с кем следует, получив разрешение, они тронулись, не долго думая.

Езда в душных вагонах, в третьем классе, мало кого радует. Но когда в Нижнем сели на пароход, умылись, вышли пить чай в рубку второго класса, а древний город медленно отошел назад, в голубоватый майский туман, оба почувствовали, как хороша Волга, Россия. Клавдия блаженно вздохнула. Теперь она с глазу на глаз с человеком, которого любит; они едут на настоящее, пусть опасное и тяжелое дело, и никто не будет мешать их любви. Клавдии казалось, что жизнь ее только начинается. То, что было до сих пор — лишь приготовление, смутное предчувствие.