Анатолий Найман - Каблуков

Политтехнолог в очках и свитере - знак недавних хипповости и диссидентства. Но временами уже и в шелковом салопе - знак нынешнего преуспеяния. Запросто может любого провести в президенты. Этого, дескать, уже провел. Вся политтехнология - в единственной концепции: что избиратели быдло. По-латински электорат. Всех дел - перекрыть поступление крови в один участок мозга и наладить прилив в другой. Работает безошибочно. Проголосуют, никуда не денутся. Что да, то да: проголосуем. А не проголосуем, задействуют другую технологию. Толково. Толково, но тоскливо. Тоска: убедительные речи, выражение глаз, уверенность в себе - тоска.

Поэт - и видно, что поэт. Астеничный, надмирный. Но и громкий, но и лохматый. Его несет - и он. Что-то на тему, но главное - всё и разом. Интересно. Интересно, как в передачах советского времени "Встреча с интересными людьми". О вдохновении свыше - об участии в международном фестивале. О поэзии - о своей профсоюзно-административной премии. Ну-ка скажи о премии нескучно. Положим, Гомер, или Шекспир, или Лермонтов: я лауреат думской премии. Или Мандельштам. Премия за поэзию... Списочно премируемая Думой поэзия. Верится, но не до конца. Поэт этой поэзии: все в порядке, сомнений, что поэт, не возникает. Такая профессия и должность. Искрометная скука.

Люди искусства. Ах! Им уже не надо никому ничего доказывать, уже на них не рубашки, платья, а кафтаны, сари, не в горошек, в клеточку, а набранные мозаикой, уже волосы жемчужны, пальца унизаны больной бирюзой с раскопок, ноги окунуты в замшевые чуни на платиновых шпильках. Уже со своей интонации раз навсегда съехано, другой не найдено, смеяться забыто как. Уже трубят: хоботы, обернутые в золотую фольгу. Мамонты, восстановленные по ДНК. Говорить - нет; делиться мыслями - да. Тяжелее всего - шутить. Возникает путаница: юмор? наезд? А наезд и есть самый юмор, врубись! Не Оскар Уайльд, нет-нет, не Обри Бердслей, не-не-не. Проще.

...Что это вы, господин Каблуков, такой язвительный и высокомерный? Все не по вам. Сами-то вы... Сам-то я тоже не по мне, но людей увлекательных, забористых, даже в унынии не скучных встречал. Одного, например, такого брюнета выше меня на полголовы, на два пуда толще. Целый день можно было провести - и весь день не буднично. Авантюрно. Весело. Одного рыжего, картавого, на полголовы меня ниже. С ним говорить!.. С ним говорить - каждую минуту узнавать, что ты, выходит, можешь не только ля-ля и бу-бу, и кто чего, и как оно вообще. Чего-то он фыр-фыр, тум-тум - и распахивает в тебе закупоренные, в затхлости и пыли слежавшиеся углы сердца и разума. Встряхивает, проветривает - и ты легко и свободно выговариваешь, про что как будто и сам не знал, что знаешь, не думал, что думаешь. Одну седую, грузную - у которой, как в школе учили, и лицо, и одежда, и душа, и, не помню, то ли мысли, то ли руки, и, прибавлю, всякий жест, и смех, и знаменитое молчание - все великолепно. А главное, абсолютно подлинно. Еще несколько человек - по сю пору живых. И, уверен, еще несколько - с которыми не встретился.

Это нормально - что они или знакомы немногим, или если всем, то уже умерли. Если бы из них сделать публичные фигуры, затаскать по интервью и презентациям, сохранилась бы ихняя эта индивидуальность, а? В полноте, я имею в виду? Тем более, развивалась бы? Кто попал в экспонаты, хочешь не хочешь, смазывается кисточкой, обмокнутой в лак. Немножко здесь, немножко там, пока всего не покроет и кожа не дышит. Это в случае драматическом. А в водевильном - когда не публика тебя тянет, а тебя тянет на публику - сам стоишь, наносишь на себя ровный лаковый слой. И блестишь, отражая. С самого начала - еще когда только ездишь по парижским и лондонским банкам и просишь отсрочить выплату государственного долга.

И новейшая олеография: олигархи! О, лигархи! Тоска и скука - что от добрых, что от злых. А как иначе? Налаживают, организуют, считают. Смотрят в компьютеры, в бумаги, в сводки. Держат в поле зрения других таких же. Тех, кто способствует, тех, кто мешает. Угрюмы. Досуг - та же работа: отвлечься разрешено на яхты, бутики, игорные дома. Кто шахматных гроссмейстеров видел, знает это выражение лиц: вроде бы и к тебе обращено, а занято позициями, позициями, позициями - отложенных партий, сыгранных, предстоящих. И о! ликурги-законодатели, и о! ликторы-исполнители, желающие стать олигархами путем отъема у тех.

Так ведь от олигархов, от менеджеров, от имиджмейкеров, пиарщиков и аудиторов, от малого, среднего и полусреднего бизнеса чего другого и ждать? Но вот - настоящий флибустьер, рейнджер, ковбой, отечественный Генри Миллер и Чарльз Мэнсон, подполье, эмиграция, репатриация, скандал, арест, тюрьма. И - письмо из тюрьмы. Несломленного зека, идейного одиночки единомышленникам. И подпись: "Вождь"... Ну не удержался.

Не скучно? Господа? На этом свете? Руку подать?

3. Скучная страна.

Просторы. Дали. Нет конца и краю. Это для песен. "Степь да степь". "Пыль да туман". "Ой, нога, нога". Или для школьных задачек. Из пункта А в пункт Б отправился поезд, расстояние между пунктами 100 км. Или 1000. Или 10000. Для практической жизни хочется, чтобы Б был ближе. Потому что тот, который через 1000, точно такой же - по величине, по расположению, по рисунку улиц и даже их названиям - как и который через 100. И тот, который через 10000, - один к одному. Если как на духу, то все три ничем, ни товарами, ни погодой, ни физиями, не отличаются от А. Так что в Б отправляться решительно незачем.

Поездки на субботу-воскресенье в деревню. У вас есть дом в деревне? Ну домик? Далеко? У меня, например, в трех часах езды. На машине отечественного производства. Пейзаж замечательный: вот так лес, и вот так лес, а так вот луг, и тут пологий холм, а за ним речка. Вот точно, как мы сейчас проезжаем. Красиво, да? Безлюдно, простор, какой простор! Сколько уже проехали, полтора часа? Типичный среднерусский пейзаж. И дальше такой же. Лес, лес, луг, пологий холм, речка. И через полтора - ровно такой же будет: безлюдно, лес, лес, простор, речка. И через еще час, до самого Владимира. Потом до Нижнего. И до Казани. А там уж Урал, за ним простор вообще немеряный. Бескрайний. Надо было мне домишко прямо здесь строить - где мы сейчас едем. Полтора часа - и был бы на месте. Вот проехали, деревня Дворики - и моя Дворики. А пилить еще полтора часа.

Времена года. Ничего общего с Вивальди. Казалось бы: с середины октября до середины марта - холод, холод, ветер, стужа, темнота, темнота, метель. Пять месяцев, вроде бы можно и кончать. За рубежом уже какие-то крокусы цветут, чуть ли не гиацинты. Нет - дай еще полмарта и весь апрель. Чтобы было шесть с половиной. Чтобы за оставшиеся пять с половиной еле-еле успеть разогнуться - и опять: согнись, ссутулься, сожмись. Да и с середины октября отсчет тоже ведь - от прекраснодушия. Первые "местами осадки, возможен дождь со снегом", не говоря уж "ночью на почве заморозки", вполне и на Дмитрия Ростовского могут свалиться, а то и на Крестовоздвижение. Так что для порядка октябрь считай весь ихним - темным, пронзительным, знобным. Так что семь на пять, особенно не развеселишься. Ну да, лыжи, "всероссийская лыжня", "скорей коньки под мышку, и марш на каток", "мороз и солнце, чудный день". Жаль, на лыжню то оттепель свалится, то пурга. Коньки - сегодня под мышку и через полгода под мышку. А хотелось бы уже купнуться, в рубашке одной походить. Разогнуться. Мышцы лица чуть-чуть отпустить. Глаза чуть что не сощуривать.