Валерия Нарбикова - План первого лица и второго

Часам к шести крыски стали разбегаться по домам, и отсюда Ирра сделала вывод, что стойлообразная библиотека тонет. "Пойдем", - сказала она. Его вопросительный взгляд обозначал "почему?" И она пояснила: "Раз все уже выпили". Ирра торопилась вернуться в комнату, а Тоестьлстой не торопился вернуться на кухню, и поэтому как можно безразличнее сказал: "Посидим еще". Ему было трудно понять, чем привлекает Ирру доисторический облик его друга. Когда он слышал через стенку, как его допотопный приятель возится с ней, он невольно думал: "Вот тешатся старый да малый". Она сама повернулась к нему и он, конечно, зря, но все-таки спросил: "Скажи, ты совсем не любишь меня?" "Почему, немножко люблю",- не задумываясь ответила она. Ее ответ был таким простым, что он даже улыбнулся и сказал: "Ну, а теперь ты у меня что-нибудь спроси". Ирра проворно соскочила с бревна, стала удаляться, и он вспомнил китайскую таблицу, по которой все животные делятся на три категории. Она не относилась к животным, которые разбивают блюдце с молоком, она относилась к тем, что, удаляясь, превращаются в точку на горизонте. "Погоди!" - крикнул он. Огромного труда стоило ее догнать. "Любишь - не любишь,- сказала Ирра, дальше-то что?" И дальше начинался ее рассказ про первый и второй план: "Что вот помимо первого плана, о котором я сейчас не буду говорить, существует еще и второй план". - "Это я?" - "Это ты. Ты не обиделся?" Сказал, что не обиделся. "Сегодня такой прекрасный день,- сказала Ирра,- что и на тебя, и на деревья, и на бочки - на все распространяется первый план. Но вот, например, вчера..." И она привела пример про вчерашний день, когда абсолютно точно знала, что не увидится с Додостоевским весь день, и поэтому ездила к матери повидаться с ней "во втором плане". "Ведь это так грустно,- заключила она,что второй план распространяется даже на нее". На его удивление, что как же так, ведь он туда звонил, и ее там не было, она ответила, что была и что нарочно попросила маму сказать, что ее нет.

Уже темнело, и она с трудом разобрала надпись на заборе:

накойт

рудица?

"Посмотри, что тут написано",- сказала. Тоестьлстой посмотрел сначала на надпись, потом вокруг и удивился, как все быстро поменяло цвет с белого на зеленый. Там, где раньше свисали доисторические сосульки, стояли зеленые неизвестные деревья: не березы, не сосны, не тополя, но тоже очень распространенные. "Какая неприличная надпись,- сказала Ирра,- что обозначает первая часть я, допустим, поняла. А рудица - это что такое?" Тоестьлстой сказал, что давно так называлась кровь, и потом сказал, что, когда в каком-то одном месте случайно оказываешься зимой, а потом случайно летом, становится особенно понятна условность всякого названия: белое-зеленое, листья-сосульки, "Трава-дрова",- сказала она. "Нет, снег", - сказал он. "А ты бы случайно не согласилась быть моей женой?" - спросил Тоестьлстой. "Хочешь, чтобы я перешла жить из комнаты на кухню?" - спросила Ирра. "Мы уедем", - сказал он. "Никуда мы не уедем. Просто все, как ты говоришь, поменяет название: комната - на кухню, кровать - на раскладушку, белое - на зеленое". - "Или, как ты говоришь, жизнь перейдет из первого плана во второй".

Тыл, построенный из многочисленных звеньев, погрузился в относительную темноту. По плоскости, напоминающей воду, бегали клопы-водомерки. После каждого клопа, как после капли дождя, оставался на воде круг. А все вместе было как бы дождем. Каждый предмет изменял сам себе, но, пройдя полный круг изменений, возвращал себе свое условное название. Бочка с доской на мгновенье становилась только бочкой с доской и ни в коем случае ни "такими ушками", ни "такими качелями". "Так, может, ты как раз бы и согласилась?" - опять об этом же спросил Тоестьлстой. "Я бы, может, и согласилась". Но любимый встал и сказал: "Как раз луна". Потом он за пять минут выгнал весь второй план, проветрил комнату и позвал. Когда Ирра вошла, Додостоевский сидел на кровати, и поэтому она села на стул. А когда он встал с кровати, она тут же села на кровать, и тогда он сел на стул. И ни о чем не говорили. И только когда он выключил свет и посмотрел в окно, то сказал: "Как раз луна". На кровати она целовала его так, чтобы он ни в коем случае не подумал, что она его любит, а чтобы он подумал, что это просто так. И всего один раз забылась и сказала: "Даже если это не так, все равно скажи, что ты меня любишь". И он не сразу сказал "люблю". И после этого она смело сказала: "Я ведь тоже тебя не люблю, у нас все просто так". Ее распаляла его холодность, и она попросила несколько раз повторить одну так понравившуюся ей ласку. Он сделал то, что она просила, и ему стало нехорошо. "Тебе что, плохо?" - спросила она. Он не ответил. И тогда ей захотелось, чтобы он сию же минуту узнал, как сильно она его любит. И она сказала ему: "Я тебя люблю, ты слышишь, - сказала она еще и еще раз: - Я тебя люблю". Но это признание не принесло ему почти никакой радости. Он отнес его к простой благодарности за то наслаждение, которое только что доставил ей. Она поняла это и сказала: "Ты мне не веришь. Ты думаешь, что я тебя люблю не просто так, а за это". И когда она это сказала, он немножко поверил в то, что она любит его просто так. И поэтому, когда еще через несколько минут она спросила: "Ты ведь меня тоже любишь?" - и он ответил "нет", и она загрустила, он еще немножко больше поверил в то, что она любит его не только за это, а просто так. "Я, может, и согласилась бы, - сказала Ирра Тоетьлстому, дожидавшемуся ответа, - но я все-таки не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, когда предлагаешь мне быть твоей женой. То, что мы никуда не уедем, это точно. Остается одно: оставить Додостоевского в комнате и перейти мне жить к тебе на кухню". Он погладил ее по голове и как-то очень поспешно поцеловал в губы. "Нет, есть еще и другое, - сказал он, - я скажу ему, что теперь ты моя жена, и, я думаю, он уступит нам комнату и свою кровать, а сам перейдет жить на кухню".

Еще через некоторое время клопы-водомерки совпали с настоящими каплями дождя и тот "как бы дождь" превратился в самый настоящий дождь. "Тем более пора идти", - сказала Ирра. И пройдя по безлюдному коридору с хорошей живописью на стенах благодаря плохому освещению, которая на самом деле была плохой живописью при хорошем освещении, очутились перед закрытой дверью в комнату. "Неслыханное дело, он закрыл дверь". Тогда прошли на кухню. Ванная и туалет тоже были открыты. Приложившись к подушке, Ирра сразу же сказала, что устала и хочет только спать. Тоестьлстой ответил, что совсем не хочет спать. Но когда постелили, он мгновенно заснул, а она нет. Она не то слово рыдала. Огромный ватник заслонял стекло, хрупкая гипсовая Венера подпирала кухонную дверь (действительно ли находчивый скульптор сделал ее без рук, а если с руками, то как они должны располагаться, чтобы не быть лишними. Можно их примерить так и сяк, но они явно мешают), за Венерой был стул, оседланный брюками, а вот за ними уже было то, что могло бы быть комнатой. "Я же тебе сказала, что приеду сегодня одна, только останься".- "А Тоестьлстого куда денешь?" - "Это уж мое дело. Твое дело остаться, а мое дело приехать". И никто своего дела не сделал. Ирра приехала с Тоестьлстым, а Додостоевский остался, но не здесь... Поэтому за ватником была Венера, за Венерой стул, а за стулом было то, что ни при какой погоде не могло быть сейчас комнатой. "Ну я же просила сегодня!" - "В другой раз будет сегодня". - "Всегда сегодня будет завтра, а завтра будет в другой раз, и то, что должно быть комнатой, всегда будет кухней".